JК
Ржавое зарево :: Чешко Федор
Страница: 482 из 518Погасли искристые блики на потертостях Асиной кольчуги, рванувшийся на волю клинок высверкнул было чистыми брызгами расплескавшегося Хорсова злата и тоже погас, сделался тускло-бурым — словно бы заржавел мгновенно и вдруг…
И Кудеслав замер рядом с урманкой, оцепенел, будто на полушаге врос в землю. Безвольно, потерянно застыла оружная рука вятича: не оказалось вблизи никаких ворогов… по крайней мере, на первый взгляд.
Тот же лес вокруг, та же заслоненная безлистыми деревьями даль. Вот только небо стало другим. Всю небесную синеву в единый миг подменила собою тяжкая мохнатая пелена.
Бурая.
Хворая.
Словно бы пропитанная загнивающей кровью.
И там, в этих космах, сочащихся липкой ржой (язык бы не повернулся назвать подобное светом), — там что-то жило, что-то ворочалось, время от времени коверкая провислое небо судорогами мучительных рыжих зарниц.
А еще примерещилось Кудеславу (но уж это точно лишь примерещилось), будто под сапогами его поверх палой листвы выстелилась вдруг ровная да бескрайняя травяная заросль и будто бы сквозь застящие небо деревья проступила грязно-червонная нить, коей травяная равнина сшивалась с опрокинутой равниной низких кудлатых туч… И будто бы то ли откуда-то с неба, то ли из этой вот нити донеслось едва слышимое многогласое пенье-стенанье и протяжные выкрики: «Ты-ы-ы? Вот и добро-о-о! Нынче-то не как в былой твой приход; нынче-то тебя до-жи-да-ю-у-у-у…»
— Что это?! Старче премудрый, что?!
Векша. Небось и она уже окунулась в невидимую извне жуть. Ее пронзительный вскрик, раздавшись почти что над самым ухом, спугнул, отогнал Кудеславово наважденье.
И Кудеслав замер рядом с урманкой, оцепенел, будто на полушаге врос в землю. Безвольно, потерянно застыла оружная рука вятича: не оказалось вблизи никаких ворогов… по крайней мере, на первый взгляд.
Тот же лес вокруг, та же заслоненная безлистыми деревьями даль. Вот только небо стало другим. Всю небесную синеву в единый миг подменила собою тяжкая мохнатая пелена.
Бурая.
Хворая.
Словно бы пропитанная загнивающей кровью.
И там, в этих космах, сочащихся липкой ржой (язык бы не повернулся назвать подобное светом), — там что-то жило, что-то ворочалось, время от времени коверкая провислое небо судорогами мучительных рыжих зарниц.
А еще примерещилось Кудеславу (но уж это точно лишь примерещилось), будто под сапогами его поверх палой листвы выстелилась вдруг ровная да бескрайняя травяная заросль и будто бы сквозь застящие небо деревья проступила грязно-червонная нить, коей травяная равнина сшивалась с опрокинутой равниной низких кудлатых туч… И будто бы то ли откуда-то с неба, то ли из этой вот нити донеслось едва слышимое многогласое пенье-стенанье и протяжные выкрики: «Ты-ы-ы? Вот и добро-о-о! Нынче-то не как в былой твой приход; нынче-то тебя до-жи-да-ю-у-у-у…»
— Что это?! Старче премудрый, что?!
Векша. Небось и она уже окунулась в невидимую извне жуть. Ее пронзительный вскрик, раздавшись почти что над самым ухом, спугнул, отогнал Кудеславово наважденье.