Самый далёкий берег   ::   Бушков Александр Александрович

Но это по нынешним временам были сущие пустяки: не задавили, как-никак, даже не обозвали через приспущенное стекло так, что до вечера потом содрогался бы от злого бессилия.

И это на нынешний момент было последним спазмом того самого дикого и уродливого межвременья. Потому что доктор, войдя в переулочек, оказался во взаправдашнем, стопроцентном, патентованном прошлом. В переулочке этом не было ни единой приметы нового времени, о радость, совершенно не за что новое и взгляду зацепиться… А были здесь знакомые кирпичные “хрущевки”, от времени, атмосферических осадков и грязи почти потерявшие исконный кирпичный цвет и приобретшие колер неописуемый. Это слева. А справа тянулась высоченная ограда из посеревших бетонных плит, забор родимой психушки, и ворота, как обычно, распахнуты настежь, ибо запирать их ни к чему, здесь хватает наглухо запертых дверей. Заходи, кто хочешь, вот только мало кто хочет, сюда забредают по вовсе уж неотложной надобности, а как иначе…

И психушка была — стопроцентное прошлое. За последние семнадцать лет здесь не прибавилось ровным счетом ничего нового, ни снаружи, ни внутри. Он поднялся по знакомой лестнице — хоть с закрытыми глазами шагал, — отпер дверь служебным ключом, похожим как две капли воды на тот, что используют в вагонах проводники. И запашок прежний, и контингент…

Любые реформы, даже самые лихие, любые пертурбации практически не влияют на психические болезни и врачевание оных. Честное слово, все так и обстоит.