Самый далёкий берег   ::   Бушков Александр Александрович

Состояние было странное, очень непривычное, быть может, пугающее — но и страх этот опять-таки вялый, дохлый…

Рядом пошевелился прапорщик Шибко — наградил же Господь фамилией! — повернул к соседу гладко выбритую физиономию, классическую ряшку образцового солдатика с казарменного плаката — в меру одухотворенную знанием устава, в меру смазливую, в меру мужественную. Усмехнулся:

— Сердитесь, товарищ подполковник?

— С чего бы вдруг? — ответил Кирьянов тоном, который старательно пытался сделать нейтральным, но не мог определить, насколько это удалось.

— Сердитесь, — убежденно сказал прапорщик. — Только я тут ни при чем, честное слово. Прапорщик — он всегда ни при чем и всегда при ком-то… Мне поручили — я исполнил. От и до, от сих и до сих…

— Значит, все-таки Чечня?

— Да ну, с чего вы взяли? Скажете тоже… Тихое местечко, не сойти мне с этого места, не дослужиться мне до старшего прапорщика. Покой и безветрие, тишина и симметрия… И никаких боевых.

— А зачем там пожарный?

— Там же кислород, — сказал прапорщик Шибко.

— В баллонах?

— Нет, в атмосфере, — ответил прапорщик без тени улыбки. — В надлежащей пропорции. А если имеется кислород в надлежащей пропорции, теоретически в любой момент и в любом месте может произойти непредсказуемое окисление кислорода, именуемое в просторечии загоранием. Или, как правильно, возгоранием? Отсюда логически проистекает необходимость в присутствии пожарного. Убедительно?

— Весьма, — сказал Кирьянов ему в тон. — Вы, часом, не философский кончали?

— Бог миловал, — сказал прапорщик Шибко. — Ничего я не кончал. Если и кончал, то не “что”, а “где”. На бабе.