JК
Война кукол :: Белаш Александр Маркович
Страница: 63 из 479И все, и больше я не услышу ее голоса, не увижу ее лица! Хватит! Я не могу так жить! Чайка, Чехарда, теперь Дымка – сколько можно сжигать мою любовь огнем импульсного ружья?!! Почему они могут убивать моих дочерей, а я должна убегать, утешать, уговаривать?!! Хватит! Я не стану больше слушать проповеди Фердинанда! Я объявляю войну группе усиления и самому Хиллари Хармону! Война! Война! ВОЙНА!»
ГЛАВА 3
F60.5 пристально осмотрел внутренний дворик и заднюю стену дома – ничего подозрительного. Обычный дворик с хламом по углам и вдоль стен; вон, почти не таясь, пробежал облезлый йонгер с каким-то отбросом в зубах. И стена дома самая обычная для Басстауна – в ползучих язвах отваливающейся штукатурки, в темных потеках, с мутными прямоугольниками окон; впритирку по стене, словно железные лианы, вились ржавые трубы, ветвясь и вгрызаясь там-сям в бетон, а поверх труб громоздились зигзагами марши гремучей пожарной лестницы.
Черный ход открывался во дворик низкой дверью, обитой жестью; ни замка, ни ручки на двери не было, зато по жести кто-то с чувством прошелся гвоздем, вырезая буквами линго мерзкое ругательство на тьянгуше: «Качам ва царам, гью рэ!» Судя по этому и ему подобным злобным и отчаянным граффити, население грязного дома было смешанным в видовом отношении (это не редкость в западном Басстауне) и предпочитало отчаянный крайч в смеси с варлок-роком.
«Интересно, а эта Обезьяна – тьянга или наша?» – спросил себя F60.5, открывая дверь и входя в непроглядный подъезд; каждый входящий сослепу попадал ногами в лужу – и F60.5 не стал исключением.
Третий этаж. Двери, ведущие в коридоры первого и второго этажей, были выломаны давно и старательно – из вяло освещенных тоннелей в чреве дома до F60.
ГЛАВА 3
F60.5 пристально осмотрел внутренний дворик и заднюю стену дома – ничего подозрительного. Обычный дворик с хламом по углам и вдоль стен; вон, почти не таясь, пробежал облезлый йонгер с каким-то отбросом в зубах. И стена дома самая обычная для Басстауна – в ползучих язвах отваливающейся штукатурки, в темных потеках, с мутными прямоугольниками окон; впритирку по стене, словно железные лианы, вились ржавые трубы, ветвясь и вгрызаясь там-сям в бетон, а поверх труб громоздились зигзагами марши гремучей пожарной лестницы.
Черный ход открывался во дворик низкой дверью, обитой жестью; ни замка, ни ручки на двери не было, зато по жести кто-то с чувством прошелся гвоздем, вырезая буквами линго мерзкое ругательство на тьянгуше: «Качам ва царам, гью рэ!» Судя по этому и ему подобным злобным и отчаянным граффити, население грязного дома было смешанным в видовом отношении (это не редкость в западном Басстауне) и предпочитало отчаянный крайч в смеси с варлок-роком.
«Интересно, а эта Обезьяна – тьянга или наша?» – спросил себя F60.5, открывая дверь и входя в непроглядный подъезд; каждый входящий сослепу попадал ногами в лужу – и F60.5 не стал исключением.
Третий этаж. Двери, ведущие в коридоры первого и второго этажей, были выломаны давно и старательно – из вяло освещенных тоннелей в чреве дома до F60.