Облава   ::   Хомченко Василий Фёдорович

Шилин посмотрел на него, усмехнулся: «Парижанин, владелец женской бани…» Принялся тормошить. Разбудил. Тот поморгал веками, недовольно, с упрёком сказал:

— Чего будишь, ещё же солнце не взошло.

— Завидки берут. Сопишь, храпишь, и черти тебе не снятся.

— Снятся. Правда, не черти, а знаешь что? Будто бы меня судил офицерский суд чести.

— Тебя судили? За что?

— Ну ты же знаешь нашу холостяцкую офицерскую жизнь. Напился, вышел из ресторана, иду домой. А тут мужик коня ведёт. Конь в сбруе, хомут на нем, седелка. Я мужику рубль в руки, прошу прокатиться верхом на коне. Сел и уехал.

— И за это под суд?

— Так я же, понимаешь, ехал задом наперёд, за хвост держался и гусарский марш во все горло орал.

— Представляю, — рассмеялся Шилин. — Молодчина, поручик. А теперь слушай, что я решил. Сегодня расстаюсь с тобой. Еду в Россию из этих болот. Ты как хочешь. С мандатом показываться теперь опасно.

— Почему опасно? Я с ним ещё похожу. С твоим — мой все-таки липа.

— Бери. — Шилин достал мандат и отдал Михальцевичу. — А я заделаюсь обыкновенным Петровым или Ивановым, каких на Руси миллионы.

Михальцевич, тараща глаза, силился прочесть мандат, хотя до этого не раз его читал и держал в руках. Было ещё темно. Чиркнул спичкой, посветил, прочитал вслух, спрятал в карман.

— Он ещё мне послужит, — криво усмехнулся.

Шилин сказал с тоской в голосе:

— Сяду сегодня на поезд и поеду в жизнь мне неведомую. Жизнь крота, загнанного под землю.



15

В губчека засиделись допоздна.