JК
Облава :: Хомченко Василий Фёдорович
Страница: 6 из 202 — В кресло он так и не сел, письмо начал читать стоя: — «…советскую власть мы числим своею и желаем ей… Вы прислали к нам каких-то партийцев-грабителей… Войдут в хату, приставят ко лбу револьвер и требуют…» Ну, это чепуха, поклёп, — не выдержал он. — Сорокин на такое не способен. Да у него и револьвера не было. Он интеллигент!
Дочитывал письмо Луначарский молча, сосредоточенно, не отрываясь. Прочёл, положил на стол.
— Тут что-то не то, Владимир Ильич. Собрания проводить, выступать на них с лекциями мог. В это верю. Остальному не верю. Клевета! За Сорокина ручаюсь… головой.
— Мандат Сорокину я подписал? — спросил Ленин.
— Нет. Только моя была подпись, — ответил Луначарский.
Лёгкая усмешка, с которой Владимир Ильич наблюдал за Луначарским, так и не исчезла. Этого первого в мире пролетарского министра — наркома просвещения и культуры, человека мягкого, скромного, даже излишне скромного, эрудита, однако и упрямого, когда касалось каких-то принципиальных вещей, доверчивого к людям, и опять-таки излишне доверчивого, Ленин не просто уважал, а любил. Рад был его видеть, говорить с ним, спорить, а споры возникали часто. Вот и сейчас он испытывал радость. Встал, подошёл к креслу, в которое наконец-то сел Луначарский.
— Так говорите, Анатолий Васильевич, художник гениальный? Дым зелёный, иней синий…
— Зелёный.
Они встретились взглядами, какое-то время так и смотрели друг другу в глаза, потом оба разом рассмеялись, чувствуя, что им хорошо, приятно и что оба рады этой встрече и этому разговору.
— Зелёный дым на фоне красного с синим неба.
Дочитывал письмо Луначарский молча, сосредоточенно, не отрываясь. Прочёл, положил на стол.
— Тут что-то не то, Владимир Ильич. Собрания проводить, выступать на них с лекциями мог. В это верю. Остальному не верю. Клевета! За Сорокина ручаюсь… головой.
— Мандат Сорокину я подписал? — спросил Ленин.
— Нет. Только моя была подпись, — ответил Луначарский.
Лёгкая усмешка, с которой Владимир Ильич наблюдал за Луначарским, так и не исчезла. Этого первого в мире пролетарского министра — наркома просвещения и культуры, человека мягкого, скромного, даже излишне скромного, эрудита, однако и упрямого, когда касалось каких-то принципиальных вещей, доверчивого к людям, и опять-таки излишне доверчивого, Ленин не просто уважал, а любил. Рад был его видеть, говорить с ним, спорить, а споры возникали часто. Вот и сейчас он испытывал радость. Встал, подошёл к креслу, в которое наконец-то сел Луначарский.
— Так говорите, Анатолий Васильевич, художник гениальный? Дым зелёный, иней синий…
— Зелёный.
Они встретились взглядами, какое-то время так и смотрели друг другу в глаза, потом оба разом рассмеялись, чувствуя, что им хорошо, приятно и что оба рады этой встрече и этому разговору.
— Зелёный дым на фоне красного с синим неба.