Облава   ::   Хомченко Василий Фёдорович

Усилием сдерживая волнение, Сорокин какое-то время разглядывал Милу молча, обречённо покорную, утратившую, видно, всякую надежду, и острый холодок состраданияподкатил к сердцу. Мила, возможно, тоже узнала бы Сорокина, если б присмотрелась внимательнее, но она только скользнула по нему рассеянным отчуждённым взглядом и теперь сидела, уставившись на свои худые руки, лежащие на коленях.

— Добрый день, — поздоровался Сорокин.

Мила рассеянно кивнула в ответ и лишь на короткий миг подняла на него глаза.

«Не узнаёт, — подумал Сорокин, и жалость ещё острее пронзила его. — Неужели и её имя попадёт в список осуждённых и его прочтут её дети, муж и он, Сорокин? И что ей сказать, чем помочь, как если не спасти, то хотя бы обнадёжить, вернуть веру в спасение?..»

— Здравствуй, Мила, — громче произнёс он.

На этот раз она взглянула на него внимательнее, дольше, вдруг распрямила спину, блеклые губы её с сухими, чуть заметными трещинками шевельнулись, приоткрылись, обнажив ровные белые зубы с двумя золотыми коронками, да так и остались приоткрытыми. Брови взлетели вверх.

— Максим? — прошептала она. — Боже, Максим, — повторила надорванно и вскочила, но тут же и села — помнила своё положение, враз обмякла, съёжилась на скамье, но глаз с Сорокина не спускала.

— Максим, — сказал он, встал, но, заметив, что ей, сидящей на низкой скамье, надо задирать голову, чтобы смотреть на него, высокого, сел.

— Вы здесь служите? — напряжённо шевельнулись её губы.

— Служу, но не здесь. Мне разрешили свидание.

— Что с моими детьми? — вскрикнула она и вся напряглась.

— Там же, в деревне.