JК
Всё возможно :: Кинг Стивен
Страница: 31 из 72Вытащил из кармана мел, опустился на одно колено. На секунду подумал, что "картинка" исчезла из головы, и запаниковал. Отчаяние и печаль пытались занять ее место, и я сказал себе: "Нет, Динки, нет, не допускай этого, борись. Пиши, что угодно, хотя бы "СОБАКУ МИССИС БУКОВСКИ - НА ХЕР".
Но этого мне писать не пришлось. Я нарисовал "картинку", с которой проснулся. Думаю, это был символ действа, потому что он словно открыл шлюз плотины. Мою голову заполнили неведомые образы. Что радовало, и при этом пугало, очень уж их было много. Следующие пять минут я стоял на коленях, потел и, как безумный, рисовал на асфальте. Слова, которых никогда не слышал, знаки и орнаменты, которых никогда не видел, скорее всего, их никто не видел. Писал и рисовал, пока правый рукав до локтя не покрылся розовой пылью, а от куска мела матери не остался крошечный камешек, зажатый между моими большим и указательным пальцами. Пес миссис Буковски умер не сразу, как мухи. Все это время он яростно лаял и рвался с веревки, но я не обращал на него ни малейшего внимания. Словно находился в трансе. Мне не хватит миллиона лет, чтобы описать вам это состояние, но, готов спорить, именно в него впадали великие музыканты, Моцарт, там, или Эрик Клэптон, когда сочиняли свою музыку, именно это чувствовали живописцы, создавая свои лучшие творения. Если бы кто-то прошел мимо, я бы его просто не заметил. Черт, если бы боксер миссис Буковски сорвался бы с веревки, я бы, наверное, не прекратил своего занятия.
Это было предельно.
Но этого мне писать не пришлось. Я нарисовал "картинку", с которой проснулся. Думаю, это был символ действа, потому что он словно открыл шлюз плотины. Мою голову заполнили неведомые образы. Что радовало, и при этом пугало, очень уж их было много. Следующие пять минут я стоял на коленях, потел и, как безумный, рисовал на асфальте. Слова, которых никогда не слышал, знаки и орнаменты, которых никогда не видел, скорее всего, их никто не видел. Писал и рисовал, пока правый рукав до локтя не покрылся розовой пылью, а от куска мела матери не остался крошечный камешек, зажатый между моими большим и указательным пальцами. Пес миссис Буковски умер не сразу, как мухи. Все это время он яростно лаял и рвался с веревки, но я не обращал на него ни малейшего внимания. Словно находился в трансе. Мне не хватит миллиона лет, чтобы описать вам это состояние, но, готов спорить, именно в него впадали великие музыканты, Моцарт, там, или Эрик Клэптон, когда сочиняли свою музыку, именно это чувствовали живописцы, создавая свои лучшие творения. Если бы кто-то прошел мимо, я бы его просто не заметил. Черт, если бы боксер миссис Буковски сорвался бы с веревки, я бы, наверное, не прекратил своего занятия.
Это было предельно.