Окаянный талант   ::   Гладкий Виталий Дмитриевич

Полотно пока без рамы, на одном подрамнике, но, судя по выражению лица молодого царя, он доволен работой иноземного мастера. Он изобразил двадцатипятилетнего Петра с крупными чертами открытого лица, мужественным и полным энергии взором больших красивых глаз, с длинными вьющимися волосами, в металлической кирасе и перекинутой через правое плечо царской мантии, опушенной горностаем.

Кнеллер пишет другой портрет московита. Это небольшого размера погрудная парсуна. Она почти в точности повторяет первый портрет, но, кроме размера, в ней есть и некоторые другие отличия.

Художник, обычно быстрый в работе, на этот раз почему-то очень сосредоточен и медлителен. Годфри впивается цепким взглядом, горящим внутренним огнем, в юное лицо Петра, едва познавшее процесс бритья, и кажется, что он не просто водит кистью по полотну, а колдует.

Душа молодого царя еще чересчур чувствительна; она ощущает сильный напор чужой энергии, но Петр никак не поймет, почему сегодня ему вдруг стало неуютно в большой и светлой мастерской художника, где так приятно пахнет краской и лаками. Он зябко пожимает узкими плечами и переводит взгляд на столик. Там, возле вазы с яблоками и дорогим заморским виноградом, стоит пустой бокал с остатками мальвазии [1] на донышке.

– Алексашка! Где ты там… черт!

– Здеси я, мин херц!

Алексашка Меншиков, денщик и наперсник царя, зевает и потягивается. Он немного придремнул в уголке, где лежат загрунтованные холсты и подрамники.