Операция Ноев ковчег   ::   Трапезников Александр

- Позднесоветское общество проживало вне истории и вне осознания истории, - шептал на ухо Рудный. - В целом все было хорошо, за небольшими деталями, хотя однообразно. Все были уверены, что так будет и дальше. Неопределенно вперед. Это смертно - когда живешь так - как будто ничего нет. Все приблизительно равноценно. Нет дифференциации. У существования отсутствует острый горький вкус. Бытие под подушкой. Сознание под подушкой. Нужен катарсис, нужен взрыв...

Дугин, словно подхватив его мысль, говорил громко, для всех:

- С середины 90-х годов мы оказались в истории. Но это на уровне бытия. На уровне сознания - мы явно отставали. История - есть катастрофа, риск, драма, боль, взрыв, чудовищная неопределенность, вовлеченность в развернувшиеся на вчера еще плоском пространстве непреодолимые лабиринты. Реформаторы и консерваторы - это мертвые в ожидании Страшного суда. А тем временем вокруг и вовне России идет реальная жизнь. Мерно ползет на границы атлантический враг, приходят в движение буйные малые массы периферийных народов, пробудившиеся первыми, и оскаленно кусают нашу дремотную тушу. Мы, господа, движемся во сне, кого-то давим, кого-то по великански отшвыриваем, не замечая, не просыпаясь...

Дугина несло, лицо его было малиновым, воодушевленным. А сидящий рядом с Киреевский Рудный, напротив, необычайно бледным, сосредоточенным, как старческий юноша.

- И вдруг! - возвысил голос "Господин Ду". - Вдруг - взрыв.