Жизнь во время войны   ::   Шепард Люциус

Далеко внизу за черное поле восточного берега цеплялось многоцветное сияние, словно колония биолюминесцентных водорослей. Интересно, высоко ли здесь. Не особенно, решил Минголла. На ветру трепетала слабая музыка – неутомимый экстаз Сан-Франциско-де-Ютиклан, – и Минголле пришло в голову, что звезды мигают только потому, что сквозь них плывет тонкий дымок этого ритма.

Он думал, что делать. Ничего не придумывалось. Он рисовал себе Панаму и Джилби. Шлюхи, пьянство, драки. То же, что и в Гватемале. Потому Минголла и не хотел дезертировать. В Панаме тоже будет страшно; в Панаме – даже если перестанет трястись рука – появятся новые зловредные судороги; в Панаме он будет искать спасения в магии, ибо реальность слишком опасна, чтобы черпать из нее силу. И рано или поздно в Панаму доберется война. Дезертирство ничего не даст. Минголла смотрел на лунно-серебристые джунгли, и ему казалось, будто важная часть его существа вытекает через глаза, входит в поток ветра и мчится прочь от дымящихся кратеров Муравьиной Фермы, мимо территорий герильеро, мимо бесшовного стыка неба и горизонта, чтобы втянуться неодолимо в точку пространства, где опустошается жизненная энергия этого мира. Он и сам чувствовал себя опустошенным – холодным, медленным и безжизненным. Мозг разучился думать и лишь фиксировал ощущения. Ветер нес аромат зелени, и от него расширялись ноздри. Вокруг оборачивалась темнота неба, а звезды стали золотыми булавками чувств. Минголла не спал, но что-то в нем уснуло.

С края вселенной его вернул шепот.