JК
Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I :: Штерн Борис Гедальевич
Страница: 157 из 356Честь по чести был предъявлен ордер на обыск, отец Павло навсегда перестал куда-то спешить и заорал во всю глотку на мамашу:
– Ты шо, дура?! Белую пеленку надо, а ты притащила коричневое одеяло! Пока производился обыск (беляков не нашли), отец Павло принес купель и белую простыню (служки разбежались) и начал медленно, обстоятельно крестить младенца. Люська развернула сыночка. Поп взглянул и сказал:
– Ого! Сподобил Бог увидеть в конце жизни!
И захохотал. Такого непропорционально могучего фаллоса он в своей жизни у младенцев не видел.
Красноармейцы во главе с комиссаром Гробштейном тоже весьма удивились.
– Наш человек! – сказали они. – Крести, патлатый, в последний раз!
Поп не спеша крестил и прыскал со смеху.
– Нарекается Лукой в честь незабвенного Луки Святого, – весело пел поп.
– Кто такой этот Лука? – невежливо спросил комиссар Гробштейн под руку попу. – Контрик?
– Moudack [97] ты, – смеясь и утирая слезы белой простыней, по-французски ответил поп.
– Кто moudack?!! – вызверился Гробштейн и выхватил маузер.
– Ты! И твой Лука Мудищев, – захохотал поп.
Поп не мог стоять от хохота. Пришлось расстреливать его хохочущим. Хохочущего отца Павла вывели на паперть, поставили к церковной стенке, комиссар Гробштейн честь по чести зачитал приговор ревкома, но попа нельзя было призвать к порядку, отец Павло продолжал хохотать, ноги подкашивались от хохота, он сползал, его поднимали, он от смеха опять сползал.
– Серьезный попался поп, – уважительно сказал один красноармеец.
У Гробштейна что-то проклюнулось в душе. С ним впервые такое случилось.
– Пли! – неуверенно сказал он.
Руки дрогнули. Раздался залп.
– Ты шо, дура?! Белую пеленку надо, а ты притащила коричневое одеяло! Пока производился обыск (беляков не нашли), отец Павло принес купель и белую простыню (служки разбежались) и начал медленно, обстоятельно крестить младенца. Люська развернула сыночка. Поп взглянул и сказал:
– Ого! Сподобил Бог увидеть в конце жизни!
И захохотал. Такого непропорционально могучего фаллоса он в своей жизни у младенцев не видел.
Красноармейцы во главе с комиссаром Гробштейном тоже весьма удивились.
– Наш человек! – сказали они. – Крести, патлатый, в последний раз!
Поп не спеша крестил и прыскал со смеху.
– Нарекается Лукой в честь незабвенного Луки Святого, – весело пел поп.
– Кто такой этот Лука? – невежливо спросил комиссар Гробштейн под руку попу. – Контрик?
– Moudack [97] ты, – смеясь и утирая слезы белой простыней, по-французски ответил поп.
– Кто moudack?!! – вызверился Гробштейн и выхватил маузер.
– Ты! И твой Лука Мудищев, – захохотал поп.
Поп не мог стоять от хохота. Пришлось расстреливать его хохочущим. Хохочущего отца Павла вывели на паперть, поставили к церковной стенке, комиссар Гробштейн честь по чести зачитал приговор ревкома, но попа нельзя было призвать к порядку, отец Павло продолжал хохотать, ноги подкашивались от хохота, он сползал, его поднимали, он от смеха опять сползал.
– Серьезный попался поп, – уважительно сказал один красноармеец.
У Гробштейна что-то проклюнулось в душе. С ним впервые такое случилось.
– Пли! – неуверенно сказал он.
Руки дрогнули. Раздался залп.