Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I   ::   Штерн Борис Гедальевич

Он, конечно, не впервые сталкивался с женской изменой – стоит отвернуться, оставить на минутку или отойти на целую войну, а постель подруги уже занята другим, – но Гамилькар получил воспитание в Офире – более того, в Эдеме, где все так любилось, плодилось и размножалось, что ни у кого не было проблем с первобытным адамовым комплексом одиночества; он мог бы не обратить внимания и на эту измену, но сейчас что-то следовало предпринять, потому что эта измена вонюче пахла политикой и смахивала на измену политическую, потому что хитрый регент Фитаурари, занимая должность нгусе-негуса, явно метил в Pohouyam'ы и, кажется, подбивал ревнивого Гамилькара на убийство царствующей невесты, чтобы избавиться от законной наследницы тропа:похоже также, что нгусе-негус заманивал Гамилькара в Офир, чтобы приручить, а при случае избавиться от соперника, потому что Гамилькар тоже был племенным вождем и претендовал на офирский трон, – негус справедливо рассуждал, что врагов лучше иметь не за границей, а дома, под боком, чтобы их можно было всегда достать руками. Тут многое примешалось: Гамилькар был известен офирской охранке (в Офире, конечно же, тоже существовала своя тайная полиция) как сепаратист и итальянский ставленник, занимающийся распродажей родины. Гамилькару всякое шили, он многим мешал.

Выбравшись с обожженными руками из почтамта, Гамилькар неосторожно доверился почтовому турку с искусственным глазом, и тот набрал в стамбульском порту новую команду из отъявленных русских моряков, топивших собственные броненосцы и крейсеры во всех морях и океанах по принципу «Флот пропьем, но не сдадим!», – эти веселые головорезы, алкоголики и соратники боцмана Жириновского с броненосца «Портвейна-Таврического» умудрялись в изгнании сохранять человеческий облик и выглядели прилично: они не опускались до марихуаны и героина, не впадали в оборванство и нищенство, каждый день брили друг друга немецкой опасной бритвой из золингеновой стали «два близнеца» – и, значит, были намного опасней турецкой припортовой шпаны, потому что были себе на уме и на что-то еще надеялись в этой жизни. Предыдущие воры и даже воспетые поэтом контрабандисты Янаки, Ставраки и папа Сатырос в подметки им не годились.