Ой, кто идет!   ::   Бретт Саймон

Сопли текли из носа прямо в рот, который я специально все время держал полуоткрытым, чтобы они могли перемешиваться со слюнями и потом беспрепятственно стекать по подбородку на грудь и, следовательно, на одежду. Правда, Джаггернаут мигом это раскусила и быстренько подвязала мне махровый слюнявчик. Какая жалость!

— Он немножко рассопливился, — сказала она вечером мамочке. — Весь день нос мокрый.

— Но ничего серьезного, вы думаете? — разволновалась мама. Когда речь идет о моем здоровье. Она прямо-таки сходит с ума. — Сыпь больше не выступала?

— Нет, у него обычная простуда, — ответила Джаггернаут уже в прихожей, облачаясь в новое пальто с меховым воротником.

И тут на меня накатил приступ любви к человечеству. Джаггернаут, памятуя о сложившихся у нас отношениях, была более чем удивлена: я бросился ей на шею и принялся покрывать мощные щеки и плечи жаркими и слюнявыми поцелуями. Меховой воротник, щедро вымазанный соплями, выглядел просто очаровательно.

Еле сдерживаясь, Джаггернаут поспешно удалилась, и я переключился на мамочку — Она была в строгом черном деловом костюме. После моих бурных объятий он мог служить наглядным пособием по размазыванию соплей. Я с гордостью глядел на свою работу. Маму же обуревали противоречивые чувства. С одной стороны, ярость из-за испорченного костюма, с другой — сострадание к больному ребенку и восхищение, что он держится молодцом, несмотря на болезнь. В конце концов сострадание перевесило. Она взяла себя в руки и отправилась на кухню готовить мне ужин.

Ужин меня ждал такой: пюре из мяса, картошки и бобов, а на десерт — тертое яблоко и йогурт.