Благословение   ::   Плейн Белва

Даже тогда, когда они лились из глаз, холодные и липкие, как глицерин, она знала это. За закрытыми веками где-то в одном из уголков мозга злость и негодование приобретали очертания, расплывались, как дым, угольно-черный и огненно-красный, и росли, как джин, вырывающийся из бутылки. Как смеют они загонять ее в угол, как детективы, словно она совершила преступление?

И еще… Бедная девочка. Может, она в отчаянии. Да нет же, нет, она учится, и они сказали, что она чудесная. Все хорошо, за исключением того, что она думает, будто нуждается во мне. Как она может быть в отчаянии тогда? Нет, это я в отчаяний.

Комната, освещенная только одной боковой лампой, казалась темной. Кресла приобрели очертания сидевших мужчин, своего рода трибунал, вершивший правосудие над Дженни. Высокие занавески напоминали стоявших мужчин, нахмуривших брови и готовых схватить ее, в ожидании сигнала, чтобы увести прочь. Свет, падающий на круглый медный горшок, где рос папоротник, создавая очертания ухмыляющегося лица на выпуклой поверхности, и при каждом движении Дженни и изменении угла зрения лицо также двигалось и открывало уродливый, скорбный рот.

Может, я схожу с ума в этой комнате?

«Ищет своих родителей», – сказала та женщина. Да, она сказала так, верно? Неужели они смогли разыскать Питера? Она порылась в своей памяти. Называла ли она его имя там, в доме? Ну, конечно, там должны быть записи; его отец оплачивал счет, так что там должна быть запись.