JК
Дорогая сестра :: Паскаль Фрэнсин
Страница: 14 из 121Заплатишь позднее, – дурачилась Джессика, довольная тем, как преобразилась Элизабет.
Некоторое время Элизабет разглядывала себя в зеркале, а затем нахмурилась.
– Я все-таки слишком бледная. А глаза просто неживые, – пожаловалась она.
– Ты выглядишь прекрасно, – запротестовала Джессика.
– Дай-ка мне румяна и глянцевую помаду, – потребовала Элизабет, – и тушь для глаз тоже.
Джессика пожала плечами и, порывшись в косметичке, вручила Элизабет несколько флаконов и тюбиков. Не теряя времени, та добавила румян, ярче накрасила губы, темнее – ресницы, подвела глаза и наложила тени.
– Как ты думаешь, получше стало? – спросила она Джессику, сидевшую с открытым от изумления ртом.
Элизабет никогда так ярко не красилась.
– Ну а что я могу надеть, кроме этого липкого тряпья? – спросила она, сбрасывая с себя больничную рубашку.
– Твою рубашку, твою любимую ночную рубашку! Я принесла ее.
Джессика стала лихорадочно рыться в содержимом своей сумки. Наконец она торжественно вынула из нее какой-то сверток. В нем была основательно поношенная белая трикотажная ночная рубашка с логограммой Калифорнийского университета – любимая рубашка Элизабет. Сколько бы Джессика ей раньше ни говорила, что эта рубашка напрочь лишена какой-либо сексуальной привлекательности, Элизабет всегда отвечала: «Успокойся, Джес. Это моя рубашка, и мне она нравится».
Сейчас она молча смотрела на рубашку.
Некоторое время Элизабет разглядывала себя в зеркале, а затем нахмурилась.
– Я все-таки слишком бледная. А глаза просто неживые, – пожаловалась она.
– Ты выглядишь прекрасно, – запротестовала Джессика.
– Дай-ка мне румяна и глянцевую помаду, – потребовала Элизабет, – и тушь для глаз тоже.
Джессика пожала плечами и, порывшись в косметичке, вручила Элизабет несколько флаконов и тюбиков. Не теряя времени, та добавила румян, ярче накрасила губы, темнее – ресницы, подвела глаза и наложила тени.
– Как ты думаешь, получше стало? – спросила она Джессику, сидевшую с открытым от изумления ртом.
Элизабет никогда так ярко не красилась.
– Ну а что я могу надеть, кроме этого липкого тряпья? – спросила она, сбрасывая с себя больничную рубашку.
– Твою рубашку, твою любимую ночную рубашку! Я принесла ее.
Джессика стала лихорадочно рыться в содержимом своей сумки. Наконец она торжественно вынула из нее какой-то сверток. В нем была основательно поношенная белая трикотажная ночная рубашка с логограммой Калифорнийского университета – любимая рубашка Элизабет. Сколько бы Джессика ей раньше ни говорила, что эта рубашка напрочь лишена какой-либо сексуальной привлекательности, Элизабет всегда отвечала: «Успокойся, Джес. Это моя рубашка, и мне она нравится».
Сейчас она молча смотрела на рубашку.