Гнев Диониса   ::   Нагродская Евдокия

В другой раз он наговорил дерзостей одному петербургскому генералу, навестившему меня в Риме.

Я еще не удивилась, когда Васенька придрался к генералу: тот был важен, напускал на себя вид знатока, — но моя знакомая была милая, приветливая женщина, без всяких претензий.

— Что вам в ней не понравилось, Васенька?

— Просто не понравилась!

— Ведь это еще не резон говорить человеку неприятные вещи.

— А зачем у нее везде бантики на платье?

— Да вам эти бантики мешали, что ли?

— Ну, да. Мешали. Вот и все.

— Ведь вы, чучело гороховое, так всех моих знакомых от меня выживете.

— А разве это худо?

— Для меня очень неприятно.

— Да ведь они шляются и мешают вам.

— Это уж мое дело. И я вас убедительно прошу никого не трогать, Василий Казимирович. Он сосредоточенно принялся за работу, ворча:

— Насадила везде бантов… — и разговаривает! Подумаешь! Будто настоящий человек!

Меня разбирали и смех и злость.

Мамашей он стал называть меня года три тому назад, когда я его после тяжкой болезни взяла к себе из больницы. Он был так слаб, что пришлось его кормить с ложечки, как ребенка.

Мать его была русская, отец — поляк, но он уверяет, что предки его были немцы, и он своей безалаберностью мстит им, так как ненавидит немцев.

— Мои бюргеры в гробах переворачиваются — изводятся, что у них такой потомок.