Гнев Диониса   ::   Нагродская Евдокия

У Ильи очень сдержанная манера обращения со мной припосторонних, даже при матери.

Он часто подшучивает надо мной, как и над другими. Прежде я этого не замечала, а теперь меня это злит.

Вот второе письмо: он уже в Италии.

Как все красиво в его письмах и как все эти описания, впечатления переплетены со мной.

Это слова, одни слова.

Может быть.

Кучер, от избытка чувств дающий без слов пинок соседней кухарке, стоя под воротами, может быть, любит в сто раз искренней и крепче — но ведь такой любви мне не надо.

«Милая, напиши хотя строчку на carte-postale [12] мне сюда, во Флоренцию. Ну, хоть два слова: здорова, помню… но я буду знать, что твоя ручка держала этот клочок бумаги. Я пишу тебе карандашом, на скамейке, в Siardino Boboli.

Предо мной город в дымке заката, кругом розы и ты… ты всегда со мной…

Ты так вошла в мою жизнь, в мое тело, в мою душу, что я не умею отделить себя от тебя… Я стараюсь смотреть на все красивое в природе и искусстве, точно ты смотришь из моих глаз. Я нарочно останавливаюсь в музеях перед теми статуями и картинами, о которых ты упоминала в разговоре, стою целыми часами и думаю: пусть она любуется, постою еще. Довольна ли ты, радость моя? Недавно на площади я чуть громко не сказал: «Сядем спиной к храму, чтобы он не нарушал твое впечатление Лоджии и Синьории»…

За городом я собираю целую толпу маленьких оборванцев — кормлю их макаронами и сластями и говорю им, что это угощение прислано им из России — одной прелестной синьорой.