JК
Невеста в облаках или История Регины Соколовой, родившейся под знаком Весов :: Ларина Елена
Страница: 170 из 247А потом он взял меня к себе в экипаж…
– Ну тогда я не сомневаюсь, что ваш следователь уже знает, как его зовут – скрывать тут больше нечего.
– Вот поэтому я и не буду ничего говорить. Если я этот пакет купила в переходе – они ничего не смогут доказать. А если скажу что-нибудь еще…
– И вы категорически настаиваете на том, чтобы этот факт не был обнародован в суде? Вам же за него сидеть придется.
– Я понимаю. Но я буду настаивать. Я ничего против него не покажу, никогда.
– Ну конечно, вас же учили… И письма не читать, и друзей не предавать…
– Разве это плохо?
– Что учили?
– И что учили, и вообще… Не предавать.
– Да хорошо, хорошо, кто спорит. Вообще – хорошо, а для вас – плохо.
– А как я тогда потом жить буду? Вы умный, вы взрослый, вы бы… вы бы стали говорить, что это ваша дочь, если бы это была ваша дочь?!
– А он? А он как потом жить будет? Сможет?
Тут я замолчала надолго – потому что плакала. Плакала молча, согнувшись на своем прибитом к полу стуле, свернувшись на нем, как мешок, как узел, без рук и ног, и уткнувшись лицом в стену. Адвокат походил кругами, потом налил мне воды и, изловчившись, сунул стакан в руку. Утешать не утешал, но хоть не говорил ничего – и то хорошо. Потом я наконец пришла в чувство и сказала, что готова говорить дальше.
– Да что говорить-то. По существу это тупик. Я, конечно, постараюсь, сделаю все, что смогу, но будет очень-очень сложно. Даже если отстаивать эту версию с переходом.
– Ну тогда я не сомневаюсь, что ваш следователь уже знает, как его зовут – скрывать тут больше нечего.
– Вот поэтому я и не буду ничего говорить. Если я этот пакет купила в переходе – они ничего не смогут доказать. А если скажу что-нибудь еще…
– И вы категорически настаиваете на том, чтобы этот факт не был обнародован в суде? Вам же за него сидеть придется.
– Я понимаю. Но я буду настаивать. Я ничего против него не покажу, никогда.
– Ну конечно, вас же учили… И письма не читать, и друзей не предавать…
– Разве это плохо?
– Что учили?
– И что учили, и вообще… Не предавать.
– Да хорошо, хорошо, кто спорит. Вообще – хорошо, а для вас – плохо.
– А как я тогда потом жить буду? Вы умный, вы взрослый, вы бы… вы бы стали говорить, что это ваша дочь, если бы это была ваша дочь?!
– А он? А он как потом жить будет? Сможет?
Тут я замолчала надолго – потому что плакала. Плакала молча, согнувшись на своем прибитом к полу стуле, свернувшись на нем, как мешок, как узел, без рук и ног, и уткнувшись лицом в стену. Адвокат походил кругами, потом налил мне воды и, изловчившись, сунул стакан в руку. Утешать не утешал, но хоть не говорил ничего – и то хорошо. Потом я наконец пришла в чувство и сказала, что готова говорить дальше.
– Да что говорить-то. По существу это тупик. Я, конечно, постараюсь, сделаю все, что смогу, но будет очень-очень сложно. Даже если отстаивать эту версию с переходом.