JК
Опасное наваждение :: Питерс Натали
Страница: 10 из 679Играют по-крупному: скоро хозяин спустит все до копеечки.
Алексей всегда играл до последнего: пока не проиграется в пух. Прежде чем уйти к себе наверх тем вечером, я поймала старого слугу и спросила:
– Василий, а где это – Париж?
– Париж? – буркнул он. – Зачем тебе? И откуда мне знать, где Париж. Ничего я не знаю…
– Он на юге? – настаивала я. Брянск был на юге, это я знала точно. А если я доберусь до Брянска, то легко догоню свой табор.
– На юге? – Голос старика прерывался. – Да-да. Может, и там. Только это отсюда далеко, за границей.
Спала я обычно на чердаке. Я сама попросилась туда, и мне нехотя разрешили, хотя тетка и не понимала, почему я не могу спать в постели, с простынями и подушками, как все нормальные люди. Я безуспешно пыталась объяснить ей, что кровать для меня слишком мягкая, а простыни похожи на саван. Для цыган все, что символизирует смерть, – табу. Белый – цвет смерти, и цыгане никогда не носят белую одежду.
Моей кроватью на чердаке служило красное пуховое одеяло. Я просто заворачивалась в него и спала. Я любила свой чердак. Здесь я была ближе к звездам, ближе к свободе и дальше от всех обитателей дома.
В ту ночь мне приснился восхитительный сон. Мне казалось, что я скачу по широкому лугу на огромной черной лошади. Лошадь мчалась так быстро, что копыта не касались земли. Мы летели! Все выше и выше, и когда я смотрела вниз, то видела маленькие крестьянские домишки и квадратики садов, узкие ленточки дорог и людей, копошащихся под палящим солнцем, как муравьи.
Алексей всегда играл до последнего: пока не проиграется в пух. Прежде чем уйти к себе наверх тем вечером, я поймала старого слугу и спросила:
– Василий, а где это – Париж?
– Париж? – буркнул он. – Зачем тебе? И откуда мне знать, где Париж. Ничего я не знаю…
– Он на юге? – настаивала я. Брянск был на юге, это я знала точно. А если я доберусь до Брянска, то легко догоню свой табор.
– На юге? – Голос старика прерывался. – Да-да. Может, и там. Только это отсюда далеко, за границей.
Спала я обычно на чердаке. Я сама попросилась туда, и мне нехотя разрешили, хотя тетка и не понимала, почему я не могу спать в постели, с простынями и подушками, как все нормальные люди. Я безуспешно пыталась объяснить ей, что кровать для меня слишком мягкая, а простыни похожи на саван. Для цыган все, что символизирует смерть, – табу. Белый – цвет смерти, и цыгане никогда не носят белую одежду.
Моей кроватью на чердаке служило красное пуховое одеяло. Я просто заворачивалась в него и спала. Я любила свой чердак. Здесь я была ближе к звездам, ближе к свободе и дальше от всех обитателей дома.
В ту ночь мне приснился восхитительный сон. Мне казалось, что я скачу по широкому лугу на огромной черной лошади. Лошадь мчалась так быстро, что копыта не касались земли. Мы летели! Все выше и выше, и когда я смотрела вниз, то видела маленькие крестьянские домишки и квадратики садов, узкие ленточки дорог и людей, копошащихся под палящим солнцем, как муравьи.