Ольга объясняла это тем, что нервное перенапряжение обернулось таким странным образом – Маша казалась слегка заторможенной. Она вяло поддерживала разговор и, казалось, потеряла всякий интерес к поискам брата. Наконец звонки почти прекратились. Ольга сказала себе, что не в состоянии разговаривать с человеком, который засыпает на ходу, не слушая твоих слов.
– Значит, ей ты позвонил?
– Я не мог не позвонить Маше, – мрачно ответил он. – У нее больное сердце, сама знаешь.
– И когда ты это сделал?
Выяснилось, что отъезд Маши и его звонок совпадали по времени. Все предположения подтвердились, та просто перестала беспокоиться о брате, получив от него весточку.
– Но почему ты сперва не известил меня? – чуть не плача выкрикнула Ольга. Она видела его непроницаемый взгляд и не могла поверить, что он говорит правду. И так спокойно! – Конечно, я моложе и здоровее твоей сестры, но разве ты не подумал, что у меня тоже есть сердце!
Он покачал головой:
– Я думал об этом.
– Врешь!
– Оля, успокойся… Знаю, я поступил как последняя сволочь, но я не мог тебе позвонить…
– А Маша известила твою остальную родню, верно? – уже закипая от ярости, продолжала она. – И когда я обзванивала их, спрашивала о тебе, они надо мной смеялись?
Он поразил ее вторично. Выяснилось, что он взял с сестры обещание, что та никому ничего не расскажет. Его звонок должен был остаться тайной. Для всех, кроме горячо любимой, единственной сестры.