JК
А правда ли, что Чичиков - Наполеон? :: Гуминский Виктор
Страница: 3 из 16Смирновой-Россет, с которой был дружен Гоголь, и нельзя исключить, что какие-то рассказы его о прошлом, в том числе и о Пестеле, могли через неё стать известны и Гоголю.
«Ростом он был не очень велик, но довольно толст, — вспоминает С. В. Капнист-Скалон уже о другом декабристе С. И. Муравьёве-Апостоле, — чертами лица, и в особенности в профиль, он так походил на Наполеона, что этот последний, увидев его в Париже, в Политехнической школе, где он воспитывался, сказал одному из своих приближённых: „Кто скажет, что это не мой сын!“». Гоголь с детства был знаком с Софьей Васильевной Капнист-Скалон, так что вполне мог слышать её рассказы о своём родственнике.
Необыкновенное возвышение маленького капрала, буквально в одночасье покинувшего толпу безвестных серых людей (символом столь стремительной метаморфозы оставался серый походный сюртук Бонапарта) и превратившегося в императора могущественнейшей державы, в очередной раз заставляло многих людей задумываться над прихотями случая и судьбы. Каждый мог теперь ощущать себя потенциальным Наполеоном, если ему, разумеется, улыбнётся судьба и выпадет счастливый случай. И не просто Наполеоном, а именно императором, государем, стоящим на вершине власти, получившим эту власть не по праву рождения и наследования, а в силу стечения обстоятельств. Ведь Наполеон не остался первым («среди равных») революционным консулом, а был увенчан порфирой, коронован папой Пием VII.
«Ростом он был не очень велик, но довольно толст, — вспоминает С. В. Капнист-Скалон уже о другом декабристе С. И. Муравьёве-Апостоле, — чертами лица, и в особенности в профиль, он так походил на Наполеона, что этот последний, увидев его в Париже, в Политехнической школе, где он воспитывался, сказал одному из своих приближённых: „Кто скажет, что это не мой сын!“». Гоголь с детства был знаком с Софьей Васильевной Капнист-Скалон, так что вполне мог слышать её рассказы о своём родственнике.
Необыкновенное возвышение маленького капрала, буквально в одночасье покинувшего толпу безвестных серых людей (символом столь стремительной метаморфозы оставался серый походный сюртук Бонапарта) и превратившегося в императора могущественнейшей державы, в очередной раз заставляло многих людей задумываться над прихотями случая и судьбы. Каждый мог теперь ощущать себя потенциальным Наполеоном, если ему, разумеется, улыбнётся судьба и выпадет счастливый случай. И не просто Наполеоном, а именно императором, государем, стоящим на вершине власти, получившим эту власть не по праву рождения и наследования, а в силу стечения обстоятельств. Ведь Наполеон не остался первым («среди равных») революционным консулом, а был увенчан порфирой, коронован папой Пием VII.