Добро в учении графа Толстого и Ницше   ::   Шестов Лев

Где остановилась философия, вследствие ограниченности человеческих сил - там начинается проповедь. Свое страдание, свой позор, свое несчастье, все, что пришлось ему вынести в жизни, Ницше, в конце концов, истолковывает в том смысле, что это дает ему право давить и уничтожать кого-то. "Страдание делает человека аристократом: оно отделяет его от других", - говорит он с той бессознательной откровенностью, которая так часто поражает в нем наряду с систематическим стремлением укрыться под какойнибудь "маской". И ведь сам знает он, как близки меж собой люди: "Я видел, - говорит Заратустра, нагими самого великого и самого маленького человека. Слишком незначительна между ними разница!" И тем не менее "аристократизм" сохраняется. Этот "отделяющий от других аристократизм" внушает "пафос расстояния", - тот пафос, который всегда служил единственным источником морального негодования. Я "высок" - все низки: есть почва для протеста, для борьбы, есть куда девать накопившееся чувство горечи и обиды. Если бы "аристократизм", "нравственное совершенство" (оба термина значат одно и то же, тождественны), были детьми самоудовлетворения, ясности и спокойствия духа, то та форма проповеди, которую приняли Достоевский, гр. Толстой и Ницше, была бы невозможна, ненужна. Только бессилие против роковой загадки жизни порождает ту скрытую, глубоко затаенную ненависть, которой запечатлены произведения этих замечательных писателей. С судьбой ничего не поделаешь! Она равнодушна ко всем нашим проклятиям.