Достоевский и Ницше   ::   Шестов Лев

Нет, счастливейшими часами своей жизни он считает те, когда, никому еще неведомый, он в тишине работал над своей рукописью, обливаясь слезами над вымыслом - над судьбой загнанного и забитого чиновничка, Макара Девушкина. Я не знаю, вполне ли здесь искренен Достоевский и точно ли он испытал наибольшее счастье тогда, когда обливался слезами над вымыслом. Может быть, в этом и есть некоторое преувеличение. Но если даже и так, если Достоевский, делая такое признание, только отдает дань господствовавшей в его время и разделявшейся им самим точке зрения, то и тогда его слова своей странностью могут и должны возбудить в нас тревожное и подозрительное чувство. Что это за человек, что это за люди, которые вменяют себе в обязанность так безумно радоваться по поводу измышленных ими злоключений несчастного Макара Девушкина? И как можно совместить "счастие" со слезами, которыми они же сами, по их словам, обливаются над своим ужасным вымыслом? Заметьте, что "Униженные и оскорбленные" написаны в таком же стиле, как и "Бедные люди". Промежуток в 15 лет нисколько не "исправил" в этом отношении Достоевского. Прежде он обливался слезами над Девушкиным, теперь - над Наташей. Что же касается восторгов творчества, то они, как известно, никогда не оставляют писателя.

Казалось бы, на первый взгляд, что ничего не может быть противоестественнее и - простите слово - отвратительнее, нежели все эти соединения слез с восторгами.