JК
История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1 :: Сиповский Василий Васильевич
Страница: 280 из 526Гоголь "жилъ" Италіей, и, въ то же время, "грезилъ" Россіей,- и грезы эти были такъ ясны, такъ мучительно-живы, были облечены въ такую осязательную "плоть",- что перо Гоголя быстро рисовало одинъ русскій типъ за типомъ: Чичиковъ, Ноздревъ, Собакевичъ,- все это было такъ далеко отъ Италіи, отъ духовныхъ интересовъ Гоголя,- но все это росло передъ нимъ, окрашивалось ярко и жизненно {"Я живу около года въ чужой землѣ,- писалъ онь одному другу,- вижу прекрасныя небеса, міръ, богатый искусствами и человѣкомъ; но развѣ перо мое принялось описывать предметы, могущіе поразить каждаго? Ни одной строки не могъ я посвятить чуждому. Непреодолимою цѣпью прикованъ я къ своему, и нашъ бѣдный, неяркій міръ, наши курныя избы, обнаженныя пространства предпочелъ я небесамъ лучшимъ, привѣтливо глядѣвшимъ на меня".}.
"Мертвыя души".
Въ "Мертвыхъ Душахъ" Гоголь задумалъ опять "великое" произведеніе. Сперва, впрочемъ, онъ не придавалъ серьезнаго значенія своему труду: для Гоголя сначала это произведеніе было только смѣшныжъ анекдотомъ, "карикатурой". Но его поразило, что чтеніе первыхъ главъ романа въ 1835 г. произвело на Пушкина такое впечатлѣніе, что онъ, смѣявшійся при началѣ чтенія, становился все сумрачнѣе и, наконецъ, когда чтеніе кончилось, сказалъ: "Боже! какъ грустна наша Россія!" "Меня это изумило,- говоритъ Гоголь,- Пушкинъ, который такъ зналъ Россію, не замѣтилъ, что все это карикатура и моя собственная выдумка!" Тѣмъ не менѣе, скоро и самъ Гоголь понялъ, что изъ "смѣшного анекдота можетъ выйти большая картина". Послѣ смерти Пушкина, въ 1837 году, отношеніе Гоголя къ начатому произведенію еще разъ мѣняется. Для него трудъ, завѣщавный ему великимъ учителемъ, сдѣлался въ его глазахъ "священнымъ". И чѣмъ болѣе онъ углублялся въ него, тѣмъ шире разростались его художественные замыслы. Не сдерживаемый Пушкинымъ, покоренный своими мистическими настроеніями, онъ задумалъ, наконецъ, изъ "карикатуры" и "выдумки" сдѣлать поэму.
"Мертвыя души".
Въ "Мертвыхъ Душахъ" Гоголь задумалъ опять "великое" произведеніе. Сперва, впрочемъ, онъ не придавалъ серьезнаго значенія своему труду: для Гоголя сначала это произведеніе было только смѣшныжъ анекдотомъ, "карикатурой". Но его поразило, что чтеніе первыхъ главъ романа въ 1835 г. произвело на Пушкина такое впечатлѣніе, что онъ, смѣявшійся при началѣ чтенія, становился все сумрачнѣе и, наконецъ, когда чтеніе кончилось, сказалъ: "Боже! какъ грустна наша Россія!" "Меня это изумило,- говоритъ Гоголь,- Пушкинъ, который такъ зналъ Россію, не замѣтилъ, что все это карикатура и моя собственная выдумка!" Тѣмъ не менѣе, скоро и самъ Гоголь понялъ, что изъ "смѣшного анекдота можетъ выйти большая картина". Послѣ смерти Пушкина, въ 1837 году, отношеніе Гоголя къ начатому произведенію еще разъ мѣняется. Для него трудъ, завѣщавный ему великимъ учителемъ, сдѣлался въ его глазахъ "священнымъ". И чѣмъ болѣе онъ углублялся въ него, тѣмъ шире разростались его художественные замыслы. Не сдерживаемый Пушкинымъ, покоренный своими мистическими настроеніями, онъ задумалъ, наконецъ, изъ "карикатуры" и "выдумки" сдѣлать поэму.