Из дневника познанского учителя   ::   Сенкевич Генрик

Болезнь постепенно, одну за другой, гасила в нем искорки жизни, В руках ребенка, лежавших на одеяле, уже видна была та тяжелая неподвижность, которая свойственна только неодушевленным предметам; нос у него заострился, а в лице появилось выражение какой-то холодной важности. Дыхание его все учащалось и под конец стало похоже на тикание часов. Еще минута, еще вздох - и упадет последняя песчинка в часах его жизни: наступит конец.

Около полуночи нам показалось, что началась агония: он стал хрипеть и задыхаться, точно захлебываясь водой, а потом вдруг умолк. Но зеркало, которое доктор приложил к его губам, еще затуманилось дыханием. Час спустя жар внезапно спал. Мы уже думали, что он спасен. Даже доктор как будто стал надеяться. Бедной пани Марии сделалось дурно.

В течение двух часов ему становилось все лучше. Под утро я вышел в переднюю. Уже четвертую ночь я проводил без сна у постели ребенка, и кашель душил меня все сильнее. Я бросился на тюфяк и сразу уснул. Разбудил меня голос пани Марии. Мне показалось, что она зовет меня, но в ночной тишине явственно раздавалось: "Михась! Михась!" У меня волосы встали дыбом, когда я понял страшную интонацию, звучавшую в ее голосе. Не успел я вскочить, как она сама выбежала в переднюю и, закрывая ладонью свечу, прошептала дрожащими губами:

- Михась... умер!

Я бросился к постели ребенка. Да, это так...