Кладбищенские истории   ::   Чхартишвили Григорий Шалвович

Капитан совершенно твердой, уже нисколько недрожащей рукой подобрал фонарь, посветил – и версия подтвердилась. У стены покачивалась высоченная старуха, костлявая, как Баба Яга, с горящими черными глазищами, короче – самая распоследняя бомжиха: сверху какие-то тряпки намотаны, снизу широкие штаны с пузырями на коленях, вроде старых китайских треников, а на ногах драные соломенные тапки.

– Свет-то от тебя какой, будто от того! – осклабилось страшилище и потянулось к капитану корявыми лапами. – Это он тебя послал, да?

– Ррруки убрала! – прикрикнул Чухчев, ежась от холода. Как она тут ночует, как не замерзнет к чертовой матери? – Кто послал? Куда послал?

– Который стекло сторожит, – непонятно объяснила бомжиха. – Он, больше некому. Освети себя, Николушка. Дай полюбоваться личиком сахарным. Истосковалася я. – И вдруг всплеснула руками, заполошилась. – Ах, дура я, дура! Что ж это я неприбрана, нечесана, в чем была! А сама удивляюся, что ты меня не приголубишь, слово ласковое не скажешь. Не гляди на меня, медовенький, я сейчас, сейчас!

Она махнула перед собой, и снова, как пять минут назад, воздух поплыл, затуманился, но теперь совсем ненадолго.

– Вот теперь гляди на свою Дарьюшку! Дымка рассеялась, и Чухчев увидел вместо старухи еще молодую, но сильно некрасивую женщину – черноволосую, мясистую, нос картошкой. Самое чудное, что была она не в лохмотьях, а в длинном нарядном платье с глубоким-преглубоким вырезом, и в вырезе колыхался бюстище номер на пятый, если не на шестой.