JК
Повесть о вере и суете :: Джин Нодар
Страница: 7 из 113Тоже, не исключено, с какими-то данными, поскольку в Вашингтоне его обласкали и с открытием на "Голосе" грузинского отдела в начале новой войны, холодной, зачислили туда в качестве памфлетиста.
Согласно моей должности, я редактировал только язык его сочинений. Сочинять самому – по действовавшим правилам – мне не позволялось: я не был ещё гражданином. Это меня устраивало ещё и потому, что писать не к чему когда можешь читать. И вычёркивать. Валерьян, тем не менее считал, будто в процессе "стилистической чистки" содержание памфлетов утрачивает боевитость. И обижался.
Наиболее сильный удар по его самолюбию нанёс, однако, лысый бородач и очкарик Марк из семьи безвестных русских монархистов Помар. Хотя этот Помар родился и вырос в Вермонте, он попал на «Голос» из той же мюнхенской «Свободы», где Герд фон Деминг держал его в заместителях.
Прибыв в Вашингтон, Марк, подобно Герду, стал уже одним из начальников. Не отличаясь от них бездарностью, он, тем не менее, подражал не им, а российским монархам: прикрывал наследственное слабоумие не безродной демократической улыбкой в присутствии подчинённых, а надменным оскалом лица и отказом отвечать на приветствия.
Ссангулия здоровался с ним ежедневно. Обычно трижды. Ответа – правда, пространного – удостоился, однако, только через месяц.
Согласно моей должности, я редактировал только язык его сочинений. Сочинять самому – по действовавшим правилам – мне не позволялось: я не был ещё гражданином. Это меня устраивало ещё и потому, что писать не к чему когда можешь читать. И вычёркивать. Валерьян, тем не менее считал, будто в процессе "стилистической чистки" содержание памфлетов утрачивает боевитость. И обижался.
Наиболее сильный удар по его самолюбию нанёс, однако, лысый бородач и очкарик Марк из семьи безвестных русских монархистов Помар. Хотя этот Помар родился и вырос в Вермонте, он попал на «Голос» из той же мюнхенской «Свободы», где Герд фон Деминг держал его в заместителях.
Прибыв в Вашингтон, Марк, подобно Герду, стал уже одним из начальников. Не отличаясь от них бездарностью, он, тем не менее, подражал не им, а российским монархам: прикрывал наследственное слабоумие не безродной демократической улыбкой в присутствии подчинённых, а надменным оскалом лица и отказом отвечать на приветствия.
Ссангулия здоровался с ним ежедневно. Обычно трижды. Ответа – правда, пространного – удостоился, однако, только через месяц.