Семнадцатый самозванец   ::   Балязин Вольдемар

И каждого из гостей гетман потчевал с золотой посуды, что было не по карману ни польскому королю, ни семиградскому князю.

Перед дверью Адам Григорьевич перекрестился и, прошептав: "Помяни, господи, царя Давида и всю кротость его", - шагнул через порог.

Хмельницкий хотя и вел себя со многими иноземцами как самодержавный государь, в домашнем обиходе был по-прежнему прост: не заводил многочисленной дворни, не вводил стеснительных церемоний.

Казаки - джуры только тогда докладывали Хмельницкому о приходивших к нему просителях, или гостях, когда гетман бывал занят и приказывал никого к себе не пускать. А если такого приказа не было, то начальник дежурной полусотни сам решал, кого следует пустить в дом, а кого - нет.

Адама Григорьевича Киселя в палаце Хмельницкого знали все - не раз бывал он в застольях, не раз - в беседах, потому и пустили его, не замедлив ни. на минуту. А вместе с Киселем пустили в дом и нарядно одетого пана с надменно выпяченной губой и гордым взором.

Переступив порог зала, Кисель и Тимоша тотчас же окунулись в гул голосов - громких и дерзких, в клубы едкого табачного дыма от десятков коротких запорожских трубок - люлек.

Звон кубков, зычный смех, соленые шутки старых рубак-товарищей гетмана - мгновенно успокоили Адама Григорьевича, ибо он знал, что в дружеском застолье гетман редко бывает вспыльчив и гневен.

Хмельницкий сидел за отдельным столом, стоящим на невысоком помосте, закрытом ярким кизилбашским ковром.