Тридцатилетняя война   ::   Шиллер Фридрих Иоганн Кристоф

Именно так мы воспринимаем внезапное исчезновение со сцены Густава-Адольфа; одним махом оно останавливает ход политической машины и сводит к нулю все расчёты человеческой мудрости. Вчера ещё всеоживляющий дух, великий и единственный двигатель своего творения, сегодня неумолимо сражённый в своём орлином полёте, вырванный из мира своих обширных замыслов, лишённый созревающих плодов своих надежд, — он оставляет на произвол судьбы осиротевших и безутешных соратников своих, и гордое здание его тленного величия обращается в развалины. С болью в сердце отказывается протестантский мир от тех надежд, которые он возлагал на этого непобедимого вождя, и в страхе вопрошает себя, не похоронил ли он вместо с королём все свои прежние успехи. Но под Люценом пал уже не благодетель Германии — Густав-Адольф прошёл благотворную часть своего жизненного пути, и самая великая услуга, какую он мог ещё оказать свободе Германии, это — умереть. Всепоглощающая мощь одного человека рушится, и многие начинают испытывать свои силы; небезопасная помощь всемогущего защитника сменяется более почётной самопомощью германских чинов, которые, перестав быть орудиями его возвышения, лишь теперь начинают трудиться для самих себя. В своём собственном мужестве черпают они теперь средства к спасению, которые рискованно было получать из рук могущественного государя, и шведская держава, лишённая возможности превратиться в угнетательницу, возвращается к скромной роли союзницы.