Боярин   ::   Гончаров Олег

Крепкий аркан у печенега, сколько ни тужься, все одно не порвешь, они на таких арканах коней степных сдерживают, а человеку и подавно из петли не вырваться.

– У-у, волки! – сквозь зубы я на них изругался. – Чтоб у вас кишки повывернуло!

Но проклятие мое на них не слишком-то подействовало. Навалились они на меня, руки связали, в рот кляп войлочный забили, чтобы много не кричал, а я все вокруг озираюсь – как там жена моя?

Вот она. Повязали ее вражины. Шапку с головы сбили, а под ней коса русая. Завопили радостно супостаты. Бабу увидели, вот и обрадовались. Я из пут своих рвусь, но себе только хуже делаю – на запястьях от напряжения кожа лопнула, кровью рана изошла. – Что же делать-то?

Но подмога пришла, откуда и не ждал. Тот вражина, которого Любава травинкой перекрючила, закричал на своих строго, от жены моей печенегов оттолкнул, саблей размахивает. Шея у него набекрень, сам от судороги корчится, а тараторит сердито, на землю плюется и на Любаву косится опасливо. Проняла его, знать, Любавина сила.

Кривой у них, выходит, за главного был. По его велению отстали печенеги от жены моей, и я немного успокоился. Если сразу не снасильничали, то, может, обойдется все. А тот, пуганый, косу Любавину на руку намотал, на коня моего взобрался и жену мою перед собой посадил.

– Добрынюшка, – крикнула она мне, – я люблю тебя! – И еще что-то добавить хотела, но печенег ее за косу рванул так, что она от боли вскрикнула и слезы у нее из глаз от обиды брызнули.

А печенег попытался шею разогнуть, но не сумел, только от боли поморщился и зло пятками под бока коню вдарил.