Боярин   ::   Гончаров Олег

Сколько валежин перемахнули, сколько ручейков и речек вброд прошли, я и со счета сбился. Опорки у подгудошника вконец развалились, а ему хоть бы что. Сбросил ошметки истертой сыромятины и босиком попер.

– Ноги собьешь, – я ему. – Хоть портянки мои возьми да ступни замотай.

А он мне:

– Ты свои ноженьки побереги. А я привычный. Столько по земле-матушке оттопал, что мне все едино, хоть в обувке, хоть босиком. На ступнях кожа не хуже подметки на твоих сапогах.

На четвертый день мы наконец-то на тропу набрели.

– Ну, теперь, считай, добрались, – обрадовался подгудошник. – Ты как, Добрыня?

– Живой как будто. Коня только жалко, совсем его гнус одолел, да и подкову он у меня потерял. Смотри: стрелку на правой передней намял да левую в кровь сбил. Как бы не захромал.

– Совсем немного осталось. А как доберемся, поправят твоего коника, да и тебя подживят. Рожа у тебя знатно покусана. Живого места не найдешь.

– Ты на себя посмотри, красавец, – огрызнулся я.

Ближе к обеду мы выбрались к громадному белому валуну. Камень пупырем торчал посреди круглой поляны, и можно было только гадать, какая невиданная сила забросила его сюда, в самое сердце непроходимых лесов.

– Вот и дошли, – сказал Баян и осторожно погладил ладонью гладкий бок валуна. – Здравствуй, Алатырь-камушек.

– Неужто тот самый?! – удивился я.

– Он, – кивнул подгудошник. – Или не чуешь?

Прислушался я – тишина вокруг.