JК
Дочь Голубых гор :: Лливелин Морган
Страница: 513 из 557 – Заботься об этой женщине, как о своей собственной. Охраняй ее, не щадя своей жизни!»
Человек, который выполняет такое поручение, вправе рассчитывать на награду. Кажак должен был это предвидеть.
Та же мысль мучила и Эпону; она сидела на земле, глядя, как серый жеребец выщипывает последние пучки травы, затем жестом показала ему, чтобы он лег рядом с ней. Тогда-то она в полной мере осознала, чего, должно быть, стоило Кажаку послать ее вместе с Дасадасом.
А ведь ее должен был благополучно отвезти домой сам Кажак. Но Кажак человек чести, он остался, чтобы выполнить свой долг перед отцом и своим племенем.
«А я удрала. Я удрала», – думала Эпона, ненавидя себя самое.
Когда боль стала совсем нестерпимой, она откинула голову на шею коня и безмолвно разразилась горькими слезами.
Дасадас лежал в нескольких шагах, в ожидании.
«Скоро, – пробормотал он про себя, – скоро я утешу тебя, Эпона, и ты перестанешь плакать».
Они погрузились в полудрему, продолжая прислушиваться и боясь услышать стук приближающихся копыт.
Утро не принесло с собой ничего хорошего. Стало еще холоднее, и все вокруг выглядело еще более мрачным и даже зловещим.
– Они могут нас преследовать, – сказал Дасадас. – Мы должны ехать дальше.
– Стало быть, ты будешь сопровождать меня… до самого селения кельтов.
– Кажак велел мне проводить тебя туда, куда ты захочешь.
Наспех поев сушенины и черствого хлеба, они сели на коней и направились на запад.
Человек, который выполняет такое поручение, вправе рассчитывать на награду. Кажак должен был это предвидеть.
Та же мысль мучила и Эпону; она сидела на земле, глядя, как серый жеребец выщипывает последние пучки травы, затем жестом показала ему, чтобы он лег рядом с ней. Тогда-то она в полной мере осознала, чего, должно быть, стоило Кажаку послать ее вместе с Дасадасом.
А ведь ее должен был благополучно отвезти домой сам Кажак. Но Кажак человек чести, он остался, чтобы выполнить свой долг перед отцом и своим племенем.
«А я удрала. Я удрала», – думала Эпона, ненавидя себя самое.
Когда боль стала совсем нестерпимой, она откинула голову на шею коня и безмолвно разразилась горькими слезами.
Дасадас лежал в нескольких шагах, в ожидании.
«Скоро, – пробормотал он про себя, – скоро я утешу тебя, Эпона, и ты перестанешь плакать».
Они погрузились в полудрему, продолжая прислушиваться и боясь услышать стук приближающихся копыт.
Утро не принесло с собой ничего хорошего. Стало еще холоднее, и все вокруг выглядело еще более мрачным и даже зловещим.
– Они могут нас преследовать, – сказал Дасадас. – Мы должны ехать дальше.
– Стало быть, ты будешь сопровождать меня… до самого селения кельтов.
– Кажак велел мне проводить тебя туда, куда ты захочешь.
Наспех поев сушенины и черствого хлеба, они сели на коней и направились на запад.