JК
Два и две семерки :: Дружинин Владимир Николаевич
Страница: 56 из 87«Старик и рыба», — молвил один из футболистов. «Старик и море», — поправил Валентин. Футболист нахмурился, но тут опять вмешался Лапоногов. «Где море, там и рыба», — сказал он примиряюще. «Поверьте старому рыбаку».
«Ты-то рыба-ак!» — протянула Нелли и подмигнула. Валентин умолк; он не пытался больше примкнуть к беседе за столом, странной беседе, пересыпанной двусмысленностями и намеками. Он принялся за холодную телятину, и так энергично, что Диана бросила ему: «Поправляйтесь» — а футболист — тот, что спутал название повести Хемингуэя — оглушительно захохотал.
Ждали еще одну пару. Хозяйка дома, полная, немолодая женщина, масляно поглядывавшая на Лапоногова, уже который раз возглашала: «Опаздывают, разбойники! Заставим выпить штрафную!»
Гета поразила его сразу. Смуглая, с нерусским разрезом глаз, вся в сиянии пышного серебристого платья, она вошла сюда — в эту обыкновенную комнату, к столу с пятнами вина на скатерти, к блюдам с растерзанной телятиной, к уродливо вспоротым консервным банкам, — вошла как создание из иного мира.
Она села рядом. Руки его дрожали, когда он робко накладывал ей закуски. Он стеснялся смотреть на нее в упор и поэтому не поднимал глаз; правая щека его горела. «А вина!» — услышал он. Смущение душило его. Он протянул руку к водке и отдернул, — не станет она пить водку. «Я пью сухое», — услышал он тот же голос, ее голос. Девицы фыркнули. Он вдруг позабыл, какие вина сухие.
«Ты-то рыба-ак!» — протянула Нелли и подмигнула. Валентин умолк; он не пытался больше примкнуть к беседе за столом, странной беседе, пересыпанной двусмысленностями и намеками. Он принялся за холодную телятину, и так энергично, что Диана бросила ему: «Поправляйтесь» — а футболист — тот, что спутал название повести Хемингуэя — оглушительно захохотал.
Ждали еще одну пару. Хозяйка дома, полная, немолодая женщина, масляно поглядывавшая на Лапоногова, уже который раз возглашала: «Опаздывают, разбойники! Заставим выпить штрафную!»
Гета поразила его сразу. Смуглая, с нерусским разрезом глаз, вся в сиянии пышного серебристого платья, она вошла сюда — в эту обыкновенную комнату, к столу с пятнами вина на скатерти, к блюдам с растерзанной телятиной, к уродливо вспоротым консервным банкам, — вошла как создание из иного мира.
Она села рядом. Руки его дрожали, когда он робко накладывал ей закуски. Он стеснялся смотреть на нее в упор и поэтому не поднимал глаз; правая щека его горела. «А вина!» — услышал он. Смущение душило его. Он протянул руку к водке и отдернул, — не станет она пить водку. «Я пью сухое», — услышал он тот же голос, ее голос. Девицы фыркнули. Он вдруг позабыл, какие вина сухие.