JК
Федька-Зуек - Пират Ее Величества :: Креве оф Барнстейпл Т. Дж.
Страница: 71 из 745Не вдруг, конечно, повезет…
И он попрощался со всеми, а особо — с дядей Михеем и дедом Митрохой, которые его защищали от обидчиков, — да нешто уследишь за всеми-то? Потом поклонился обществу до земли и ушел, сжимая борт куртки со вшитыми четырьмя шиллингами — долей его выходного пая, еще шесть шиллингов после прибыли додать обещано…
3
Неделя, вторая, пошла уж третья… Он голодал, ночевал на бухтах троса в порту, провонявши от того тиром — корабельной смолою и пенькою. Но на борт «Св. Савватея», где накормили бы горяченьким и спать уложили бы по-людски, не показывался. Он сам! Вот когда у него что-то получится… Скажем, после первого удачного рейса…
Он закрывал глаза, сворачивался поплотнее на бухте троса, натягивал ворот вязаного свитера на нос, а руки зажимал для тепла между коленками. И начиналась самая сладкая часть горького дня. Он воображал, как воротится из дальнего, заморского плавания, соберет всю команду «Св. Савватея» в таверне — да не в дешевенькой какой, а в знаменитом «Дельфине», где собираются между рейсами те из моряков, что ходят за моря — не через одно море, а за много морей, или даже за океан…
И он выставит богатое угощение на всех. И выпивку — кто какую любит: дяде Михею — сливовую крепкую водку, деду Митрохе сладенькую наливочку-вишневочку, остальным — лимонный джин и самый дорогой, темный тройной, портер. И мясо, кабанятину, зажаренную на решетке (а беззубому деду Митрохе — нежного молочного поросеночка, рулетиком), и ветчины разных сортов, и для вспоминания родины, привычной там и роскошною почитаемой здесь рыбы палтуса. И закусок всяких, каких здесь умеют многое множество разных готовить. И ему, честное слово, делалось тепло от этих мечтаний. Вот только сон не шел долго…
А днем он из пределов порта не выходил, потому что лондонская полиция охотилась на бездомных, нищих и бродяг, как на зверей диких.
И он попрощался со всеми, а особо — с дядей Михеем и дедом Митрохой, которые его защищали от обидчиков, — да нешто уследишь за всеми-то? Потом поклонился обществу до земли и ушел, сжимая борт куртки со вшитыми четырьмя шиллингами — долей его выходного пая, еще шесть шиллингов после прибыли додать обещано…
3
Неделя, вторая, пошла уж третья… Он голодал, ночевал на бухтах троса в порту, провонявши от того тиром — корабельной смолою и пенькою. Но на борт «Св. Савватея», где накормили бы горяченьким и спать уложили бы по-людски, не показывался. Он сам! Вот когда у него что-то получится… Скажем, после первого удачного рейса…
Он закрывал глаза, сворачивался поплотнее на бухте троса, натягивал ворот вязаного свитера на нос, а руки зажимал для тепла между коленками. И начиналась самая сладкая часть горького дня. Он воображал, как воротится из дальнего, заморского плавания, соберет всю команду «Св. Савватея» в таверне — да не в дешевенькой какой, а в знаменитом «Дельфине», где собираются между рейсами те из моряков, что ходят за моря — не через одно море, а за много морей, или даже за океан…
И он выставит богатое угощение на всех. И выпивку — кто какую любит: дяде Михею — сливовую крепкую водку, деду Митрохе сладенькую наливочку-вишневочку, остальным — лимонный джин и самый дорогой, темный тройной, портер. И мясо, кабанятину, зажаренную на решетке (а беззубому деду Митрохе — нежного молочного поросеночка, рулетиком), и ветчины разных сортов, и для вспоминания родины, привычной там и роскошною почитаемой здесь рыбы палтуса. И закусок всяких, каких здесь умеют многое множество разных готовить. И ему, честное слово, делалось тепло от этих мечтаний. Вот только сон не шел долго…
А днем он из пределов порта не выходил, потому что лондонская полиция охотилась на бездомных, нищих и бродяг, как на зверей диких.