Инженю   ::   Дюма Александр

— Нет, сударь, напротив, будем! Что скажет мой друг господин Мерсье, объявивший меня самым добродетельным из людей?

— Ну что ж, согласен! Давайте поговорим немного об этом господине Мерсье! Вот еще один так называемый моралист — человек, который ничего не щадит, считает, что господин Расин и господин Депрео загубили французскую поэзию, а сам сочиняет трагедии в прозе! Кстати, вы читали его последнее произведение, добродетельнейший сударь? Это «Карл Второй, король Англии, в некоем месте»! Тут уж ничего не скажешь! Черт побери, сударь, вы, должно быть рады иметь своим другом господина Мерсье, и я очень завидую вашей радости!

— Господин Оже!

— Вы правы, наш разговор — это дело, и дело серьезное, а посему не будем прибегать к той риторической фигуре, которая именуется иронией; впрочем, дорогойгосподин Ретиф, задумайтесь хорошенько: ведь я пришел по-доброму просить вас согласиться на то, на что вполне можно было у вас не спрашивать разрешения.

— Как так?

— А вот так, очень просто… Я не говорю вам, что я пришел по поручению вельможи, то есть человека всесильного; пожелай мой вельможа отнять у вас дочь, и вы убедились бы, требуется ли для этого ваше разрешение!

Услышав эти опрометчивые и опрометчиво сказанные слова, Ретиф сорвал с головы свою бархатную ермолку и, топча ее ногами в порыве гнева, вскричал:

— Отнять у меня мою дочь!? Пусть только посмеют! О разодетые сеньоры, вельможи, о угнетатели и тираны!

— Успокойтесь, дорогой господин Ретиф, успокойтесь, — насмешливо заговорил Оже, — вы впадаете в общие места: все это было сказано и написано сотни раз, начиная с Ювенала и кончая Жан Жаком Руссо, начиная с Дидро и кончая Тацитом. Берегитесь, дорогой господин Ретиф, берегитесь!

— Я позову на помощь соседей! — вскричал Ретиф.

— А мы арестуем вас как нарушителя общественного спокойствия.

— Я напишу памфлет против вельможи.

— А мы отправим вас в Бастилию.

— Когда-нибудь я выйду из Бастилии и тогда…

— Полноте! Вы старый, а Бастилия переживет вас.

— Как знать, — ответил Ретиф таким тоном, который заставил Оже вздрогнуть.

— Значит, вы отказываетесь пойти на то, чего домогались наши знатные вельможи во времена нашего возлюбленного короля Людовика Пятнадцатого.