Инженю   ::   Дюма Александр

— Марат, — повторил он, делая ударение на этом слове, — Марат — мое имя! Вы должны хорошо его знать, а если вы забыли, то мне следует вам напомнить.

— Но мне известно ваше имя, сударь, — разыгрывая удивление, ответила графиня, — вы сами его назвали. Но разве это имя налагает на меня какую-то обязанность, от которой я пытаюсь уклониться? Я этого очень бы не хотела, господин Марат, уверяю вас.

Марат, потрясенный самоуверенностью графини, онемел.

Но на этом его муки не кончились: неумолимая графиня в упор смотрела на него до тех пор, пока Марат, ослепленный безжалостным сиянием этих пылающих, как факелы, глаз, не отвел взгляда.

— Итак, мы с сыном покидаем ваш дом, который вы столь любезно нам предоставили, — продолжала графиня. — Прошу вас, сударь, извинить нас за все те неудобства, что мы вам причинили.

Потом с тем едва уловимым вызовом, который привел Марата в растерянность, прибавила:

— Поверьте, сударь, что, если бы жизни моего сына не угрожало малейшее движение, я, даже рискуя вызывать ваше недовольство, ни на секунду не оставила бы его у вас.

Эта необыкновенная учтивость в равной мере могла быть и крайней бестактностью; но понял ли это Марат?

Да, понял, ибо тонкие его губы побледнели; да, понял, ибо желтые его глаза закатились под лоб, обнажив белки, и сильная нервная дрожь сотрясла его тщедушное тело.

Тут графиня на глазах Кристиана, мало что понимавшего в этой сцене, положила на стол туго набитый золотом кошелек.