Этторе Фьерамоска, или турнир в Барлетте   ::   д’Азельо Массимо

Так прошло несколько минут; наконец она, вся дрожа, оторвалась от меня и сказала еле слышным голосом:

— Этторе, если б ты знал, что мне пришлось пережить!

— Знаю, — ответил я, — слишком хорошо знаю! Но я ничего не прошу, ничего не желаю — только умереть близ тебя и видеть тебя хоть изредка, пока я жив.

Тут на верхнем этаже послышался шум. Кровь застыла у меня в жилах при мысли о том, что, если меня здесь застанут, страдания Джиневры станут еще невыносимее. Я простился с ней более жестами, чем словами, и поспешно удалился, несколько успокоившись и утешившись.

Граяно все еще был болен, и его ежедневно навещали французы, все дворяне и прелаты. Хотя восхитительное лицо Джиневры и изобличало тайное страдание, в ее красоте, в ее томной бледности было что-то страстное, что-то пленявшее каждого, кто ее видел. Ее юность, манеры и ангельская внешность возбуждали восторг синьоров, посещавших их дом; они непрестанно превозносили и прославляли ее повсюду, так что слухи о ней дошли наконец до ушей Валентино. В Риме о нем ходили всевозможные разговоры. Незадолго перед тем — и, как говорили, не без помощи Валентино, — ночью, на улице умер его брат, герцог Гандия. Вскоре после этого Валентино сложил с себя кардинальский пурпур и надел воинские доспехи; ему стали приписывать такие подвиги, что люди не знали, чему верить. Я же боялся только одного: как бы Валентино не обратил своего вожделения к Джиневре: люди уже позволяли себе грязные намеки.