Конунг. Человек с далеких островов   ::   Холт Коре

Ни один корабль не станет заходить во фьорд в такую погоду, да и воины, как пешие, так и конные, не отправятся в леса и на пустоши искать следов, оставленных мной и моими людьми. Я надеюсь, мы сможем пробыть в Рафнаберге до начала весны.

За свою долгую жизнь я научился сидеть на одном месте и ждать, как нынче ночью, как этой зимой.

Меня радует йомфру Кристин, ее беззаветная любовь к отцу и ее детское уважение к красоте его сердца.

Если у меня и были женщины за мою долгую жизнь — пусть не всегда я обладал ими с их согласия и редко на ложе, застланном полотном, — ни на кого из них у меня не было такого права, ни к кому из них я не относился с таким сердечным жаром, с таким страхом и такой жгучей радостью, как к ней, которой никогда не обладал и не буду обладать.

В покой с очагом, где я сижу, приходит Гаут, и я понимаю, что на сердце у него что-то есть.

Вид у него усталый и мрачный, сломить Гаута невозможно, но тем не менее сил у него уже меньше, чем было раньше.

Я беру чарку с вином и делаю почти незаметный глоток. Предлагаю и Гауту смочить губы. Он благодарит, но отказывается.

— Это ты, господин Аудун, — говорит он, — чей тяжкий долг наблюдать за всем, что здесь происходит, и на чьих плечах лежит ответственность за жизнь и безопасность дочери конунга, нуждаешься в небольших радостях.

— Хорошо сказано, Гаут, — говорю я и допиваю вино.

Оно доставляет мне горькую радость и оставляет во рту привкус ушедшего лета.

Я спрашиваю:

— Ты хочешь что-то сказать мне?

— Да, — отвечает он.