JК
Конунг. Властитель и раб :: Холт Коре
Страница: 259 из 477Но дым и жар отбрасывают нас назад.
Теперь горит вся церковь. Я кричу этим троим:
– Я видел там распятие из Киркьюбё!
Они понимают, что это значит, и мы снова совершаем попытку прорваться. Но обрушивается крыша.
Теперь горит Христос. Я вижу, как он горит, как поднимается над огнем и дымом, над морем и искрами.
– Он возносится! – кричу я.
– Христос возносится! – кричат другие. И церковь погружается в море огня.
– Церковь мы не жгли… – говорит мне Свиной Стефан.
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.
– Я отрицаю! – кричит он.
– Вот как! – говорю я и ухожу от него.
Внизу на берегу мы раздеваемся донага и моемся. Кто-то затевает перебранку. Я бью одного в лицо, и он замолкает. Торбьёрн сын Гейрмунда говорит мне:
– Зачем ты ударил человека?
Я рычу в ответ, что Торбьёрн мне больше не друг, и мы готовы вцепиться друг другу в глотки прямо на берегу. Церковь и город у нас за спиной сгорели.
Люди с кораблей посылают нам пару лодок, и мы отплываем. Трое суток мы с Торбьёрном сыном Гейрмунда не разговариваем друг с другом. Потом мы снова друзья.
Но было ли то распятие, что я видел, из Киркьюбё? Не знаю. Я больше не знаю и того, видел ли я возносящегося Христа. С того дня появилось во мне что-то, говорящее, что он, возможно, не возносился.
– Как, по-твоему, ее звали? – спросил однажды ночью Торбьёрн сын Гейрмунда.
– Быть может, Вибеке, – сказал я, – как одну святую, о которой мне рассказывал мой друг монах Бернард.
Теперь горит вся церковь. Я кричу этим троим:
– Я видел там распятие из Киркьюбё!
Они понимают, что это значит, и мы снова совершаем попытку прорваться. Но обрушивается крыша.
Теперь горит Христос. Я вижу, как он горит, как поднимается над огнем и дымом, над морем и искрами.
– Он возносится! – кричу я.
– Христос возносится! – кричат другие. И церковь погружается в море огня.
– Церковь мы не жгли… – говорит мне Свиной Стефан.
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.
– Я отрицаю! – кричит он.
– Вот как! – говорю я и ухожу от него.
Внизу на берегу мы раздеваемся донага и моемся. Кто-то затевает перебранку. Я бью одного в лицо, и он замолкает. Торбьёрн сын Гейрмунда говорит мне:
– Зачем ты ударил человека?
Я рычу в ответ, что Торбьёрн мне больше не друг, и мы готовы вцепиться друг другу в глотки прямо на берегу. Церковь и город у нас за спиной сгорели.
Люди с кораблей посылают нам пару лодок, и мы отплываем. Трое суток мы с Торбьёрном сыном Гейрмунда не разговариваем друг с другом. Потом мы снова друзья.
Но было ли то распятие, что я видел, из Киркьюбё? Не знаю. Я больше не знаю и того, видел ли я возносящегося Христа. С того дня появилось во мне что-то, говорящее, что он, возможно, не возносился.
– Как, по-твоему, ее звали? – спросил однажды ночью Торбьёрн сын Гейрмунда.
– Быть может, Вибеке, – сказал я, – как одну святую, о которой мне рассказывал мой друг монах Бернард.