Курумилла   ::   Эмар Густав

Выбрав момент, когда все занимались личными делами, испанец потихоньку удалился из лагеря, незаметно проскользнул в кусты, где была спрятана его лошадь, вскочил в седло и умчался во весь опор. Прежде чем пришпорить коня, он бросил внимательный взгляд на окрестности и, казалось, убедился, что никто за ним не следит.

Дон Корнелио безостановочно скакал несколько часов подряд, держась прямой дороги, невзирая ни на какие препятствия и не замедляя быстроты бега своей лошади.

Между тем его мрачное, грустное настроение стало мало-помалу исчезать, он привязал уздечку к седельной луке, и пальцы его начали машинально перебирать звонкие струны хараны, с которой идальго никогда не расставался, нося ее с собой на перевязи. Отдавшись вполне нахлынувшим на него чувствам, он вполголоса запел романсеро, содержание которого так отвечало его настоящему настроению. Скоро испанец до того увлекся пением, что его голос далеко разнесся по окрестностям.

— Черт побери сову, поющую в столь неурочное время! — воскликнул чей-то голос, прерывая нашего виртуоза. — Отроду не слыхал такой дрянной музыки.

Дон Корнелио оглянулся. Царила темная ночь. Высокий сухой человек с насмешливым выражением лица и лихо закрученными усами иронически смотрел на певца и постукивал своей громадной рапирой.

— Э-э! — без всякого смущение произнес испанец. — Это вы, капитан? Что вы тут поделываете?

— Поджидаю вас, cuerpo de Cristo!

— Ну, вот и я.

— Это хорошо, когда же мы отправимся?

— Все изменилось.