Нострадамус   ::   Зевако Мишель

Итак, после той ночи, когда Мари обвенчалась с Рено, прошли месяцы, и теперь, вместе с тюремным смотрителем, безразличным ко всему мужланом, насвистывающим сквозь зубы охотничий мотив, мы спускаемся по лестнице, сложенной из огромных камней, вниз, в подземелье. Там, наверху, сияет июньское солнце. Здесь царит ледяная ночь, пахнет нечистотами, носятся по земляному полу бесчисленные мерзкие твари… Тюремщик, освещая себе путь фонарем, идет вдоль длинного коридора, останавливается у одной из дверей, бранит замок, который поначалу никак не хочет отпираться, ставит в угол камеры кувшин воды, кладет краюшку хлеба, потом уходит, унося с собой пустой кувшин. Хлеб и вода, которые он только что принес, — все, что полагается узнице на два дня. А узница — Мари.

Это она — с застывшими от отчаяния глазами. Это она — с изможденным, исхудавшим лицом, с высохшим телом. Она съежилась в самом дальнем углу камеры и с бесконечной печалью думает о чем-то. Но порой ее сотрясает дрожь, и тогда она, на минуту позабыв о своих страданиях, удивленно и радостно вслушивается в себя. Лицо ее в такие минуты озаряет надежда… Надежда, свойственная женщинам, которые ждут прихода в этот мир нового существа, существа, уже дорогого их сердцу, хотя его еще и нет на свете… И тогда она встает и, пошатываясь, делает несколько шагов по своей темнице.

Потом, когда эти удивление и радость покидают ее, она возвращается в свой угол и снова погружается в мрачные мысли.