Ой, зибралыся орлы...   ::   Серба Андрей Иванович

Запорожцев снова была тысяча: в Аккермане влившиеся в отряд Сидловского добровольцы из числа гребцов-невольников оставили флотилию, а она пополнена до первоначальной численности бывалыми сечевиками. Они были сняты с восьми запорожских постов, выставленных зимой 1770 — 1771 годов между Гарцем на Буге и гирлами Днепра, а также на «отводных караулах» по Ногайскому рубежу [15] . И вот о борта чаек бьется голубая ласковая дунайская волна, а впереди по курсу видна Килийская пристань с толпами встречающих.

Фон Рихтен сунул Журнал экспедиции под голову, натянул ближе к подбородку кафтан. Была вторая половина дня, нещадно палило солнце, а его била дрожь. Пусть бьет — это не беда, беда была раньше, когда запорожский лекарь, некогда сбежавший из австрийской армии чех-ветеринар, боролся за его жизнь и заставил-таки смерть отступить. Отступить, но не выпустить раненого до конца из своих когтистых лап. Хотя теперь капитана ждали госпиталь и настоящие врачи, ему было грустно. Так мечтал попасть в действующую армию, а попал на госпитальную койку. Пока вылечится и получит назначение, наступит осень; с ней окончание активных боевых действий, отвод войск на зимние квартиры. А за зиму может случиться всякое…

Чайка уткнулась носом в преграду, слегка вздрогнула, остановилась, ритмично закачалась на мелкой волне. Тишина взорвалась громом оркестра, приветственными криками, гулом голосов. Застучали по сходням сапоги сбегавших на берег запорожцев, фон Рихтен остался в лодке один. Может, удастся уснуть? Капитан удобнее улегся на скамье, подставил лицо солнцу, постарался ни о чем не думать. Однако уснуть ему не пришлось.