Олимпия Клевская   ::   Дюма Александр

Я увидел вас, и мое сердце пожирает огонь.

— Ах, Боже мой! Да это же настоящее объяснение в любви.

— Мадемуазель! — взмолился Баньер, соединив ладони, словно его жест можно было разглядеть сквозь запертую дверь.

— Ох, — продолжала Олимпия, — теперь я вижу, что вы правы; остерегитесь, господин Баньер, не то вы действительно можете навлечь на себя проклятие.

— Мадемуазель! — в отчаянии воскликнул послушник. — Не надо насмехаться надо мной. Я весь дрожу, меня бросает то в жар, то в холод. О, наверное, это и называется быть влюбленным — влюбленным до безумия.

— А может, это именуется «опьянеть», бедный мой собрат?

— О нет! Если б вы знали! Мой разум сравнительно спокоен. Но вот мое сердце, мое сердце пылает все сильнее и сильнее. Когда я слышу ваш голос, слышу, как скользит ваша занавесь, слышу… Знаете, мне кажется, я готов умереть.

— Спите, нам надо спать, дорогой господин Баньер.

— Мадемуазель, с той минуты, как я вас увидел, я понял, что уже не принадлежу себе.

— Дорогой мой Баньер, все письма, что я получаю — а получаю я их немало, — начинаются именно подобными словами.

— Как счастливы те, мадемуазель, кому вы позволили доказать, что все написанное ими — правда.

— Бедный мальчик! Да есть ли в вас еще хоть капелька благоразумия, дорогой господин Баньер?

— Увы, не знаю, мадемуазель.

— Что ж, если все, что вы сказали, правда, сочувствую вам от всей души. Будем спать.