JК
Осада Бостона, или Лаёнел Линкольн :: Купер Джеймс Фенимор
Страница: 521 из 537Но всемогущий бог справедлив, и я склоняюсь перед его волей.
— Оклеветанная женщина! — повторил Лайонел. — Говори же, говори и я буду всегда благословлять тебя!
Эбигейл застонала так протяжно и глухо, что окружавшим ее почудилось, будто это испустил дух ее сын.
Совсем обессиленная, она опустилась на скамейку я; поникнув головой, опять спрятала лицо в складках своего платья.
— Оклеветанная! — медленно, с презрительной усмешкой произнес Ральф. — Какого только наказания не заслуживает развратница!
— Да, оклеветанная! — воскликнул Лайонел. — Клянусь жизнью, старик, рассказ твой был лжив!
Ральф молчал, но губы его быстро шевелились, словно он возражал про себя на эти слова, а на его исхудалом лице появилась ироническая улыбка.
— Не знаю, что вы могли услыхать от других, — снова заговорила Эбигейл, но так тихо, что тяжелое и мерное дыхание Джэба почти заглушало ее слова, — но бог мне порукой, вы не услышите от меня ни единого слова не правды. По законам нашей колонии больных заразной болезнью отделяют от здоровых, и ваша, мать очутилась в моей власти, а также во власти другой женщины, ненавидевшей ее еще больше, чем я.
— Боже правый! И вы подняли на нее руку?
— От такого преступления нас избавила ее болезнь.
Ваша мать умерла обезображенная; я же хоть и утратила очарование первой юности, но была по-прежнему хороша, а людское презрение и нищета еще не коснулись меня своим тлетворным дыханием.
— Оклеветанная женщина! — повторил Лайонел. — Говори же, говори и я буду всегда благословлять тебя!
Эбигейл застонала так протяжно и глухо, что окружавшим ее почудилось, будто это испустил дух ее сын.
Совсем обессиленная, она опустилась на скамейку я; поникнув головой, опять спрятала лицо в складках своего платья.
— Оклеветанная! — медленно, с презрительной усмешкой произнес Ральф. — Какого только наказания не заслуживает развратница!
— Да, оклеветанная! — воскликнул Лайонел. — Клянусь жизнью, старик, рассказ твой был лжив!
Ральф молчал, но губы его быстро шевелились, словно он возражал про себя на эти слова, а на его исхудалом лице появилась ироническая улыбка.
— Не знаю, что вы могли услыхать от других, — снова заговорила Эбигейл, но так тихо, что тяжелое и мерное дыхание Джэба почти заглушало ее слова, — но бог мне порукой, вы не услышите от меня ни единого слова не правды. По законам нашей колонии больных заразной болезнью отделяют от здоровых, и ваша, мать очутилась в моей власти, а также во власти другой женщины, ненавидевшей ее еще больше, чем я.
— Боже правый! И вы подняли на нее руку?
— От такого преступления нас избавила ее болезнь.
Ваша мать умерла обезображенная; я же хоть и утратила очарование первой юности, но была по-прежнему хороша, а людское презрение и нищета еще не коснулись меня своим тлетворным дыханием.