Страница:
31 из 73
Кузнец, пока не остыло железо, гнал немилосердно, и тройное дребезжание, означавшее выдёргивание сил из моего тела без всякой пощады, это «тень-тень-тень» было для меня бесконечным. Кровавый пузырь качался у меня перед глазами. Я был слеп от пота и боли и лупил не глядя, на ощупь, на звук. Но вот… Вот! О, счастье! О, Боже! О, милость! – «Тень-тень…» Это означало: всё. Бруску придана нужная форма, и теперь кузнец будет мять его редко, вдумчиво, тщательно вглядываясь, поднося к самой окалине [10] изжёванную огнём, опалённую вкруг, свою густую дикую бороду. А там, глядишь – и новое чудо: металл отправляется в горн, на догрев, а я тащу свои мясо и кости к низкой скамье, скрытой в тени бочки с рыжей от окалины водой.
Вечером я плёлся в свою комнатку, отодвигал в сторону обильный ужин (я съем его потом, ночью), валился на тюфяк, и лежал, и не шевелился, и плакал.
Призна ю сь, я плакал бы и днём, за наковальней, благо – слёзы и пот неразличимы. Но днём в кузне неизменно сновала девочка – дочь кузнеца, его единственный ребёнок. Ей было пятнадцать лет, она на меня смотрела , и здесь уже никакие силы не заставили бы меня выдавить хоть одну слезу. Я мучился молча.
Но вот, незаметно в мою жизнь вошло равновесие между работой и собственным телом. Я не страдал больше! Я обвыкся, окреп, стал проворен и весел. Больше того, я смог отстранить своё сознание от боли в мышцах и понемногу начал вникать в то, что происходит на наковальне. Также я начал замечать людей, приезжающих с заказами. Вот низенький, с брюхом, купец. Заказал воронёные ручки для дверей своего нового дома.
|< Пред. 29 30 31 32 33 След. >|