JК
Пираты Елизаветы. Золотой век :: Марвел Питер
Страница: 250 из 332Величественный замок, модный выезд, изысканные платья… Влияние при дворе, уважение в обществе, муж заседает в Верхней палате… Почему вдруг судьбе вздумалось посылать мне одно испытание за другим? Неужели по той причине, что именно мне суждено извлечь из небытия сокровища конкистадоров? Да, это так! Это перст судьбы, жестокий и неумолимый. Испытание, ниспосланное избранным…»
Лукреция вдруг почувствовала, как она устала, – даже голова закружилась. Она вытащила из-за корсажа клок парусины, в который была завернута заветная карта. Перед глазами плыли какие-то бурые пятна. Лукреции показалось, будто все, что было нарисовано на карте, теперь исчезло. Ее снова охватил ужас, к которому примешивалось предчувствие чего-то, что она не могла толком определить.
В этот момент дверь с шумом распахнулась, и вместе с порывом ветра в хижину ворвалась уродливая плоскомордая шавка, а за ней – Кроуфорд, грязный и страшный. В глазах его сверкала неутоленная жажда мести, а рука сжимала ту самую шпагу.
– Наконец-то я убью тебя, – хрипло сказал он, откидывая со лба спутанные волосы.
Доли секунды потребовались Лукреции, чтобы оценить обстановку и принять решение. Она вскочила и бросилась к мужчине на шею.
– Я люблю тебя, Роджер, – воскликнула она и, царапая рот о жесткую щетину, поцеловала его в губы.
Шпага выскользнула из его руки и со звоном упала на каменный пол. Он прижал ее к себе и жадно вдохнул запах ее волос, ее кожи, ее треклятой нероли. Руки его сами собой стиснули ее тело – такое знакомое, такое забытое, такое прекрасное. Они снова стали одной плотью – два осколка разбитой чаши, той самой, в которую и по сей день так щедро льется вино Каны Галилейской.
Лукреция вдруг почувствовала, как она устала, – даже голова закружилась. Она вытащила из-за корсажа клок парусины, в который была завернута заветная карта. Перед глазами плыли какие-то бурые пятна. Лукреции показалось, будто все, что было нарисовано на карте, теперь исчезло. Ее снова охватил ужас, к которому примешивалось предчувствие чего-то, что она не могла толком определить.
В этот момент дверь с шумом распахнулась, и вместе с порывом ветра в хижину ворвалась уродливая плоскомордая шавка, а за ней – Кроуфорд, грязный и страшный. В глазах его сверкала неутоленная жажда мести, а рука сжимала ту самую шпагу.
– Наконец-то я убью тебя, – хрипло сказал он, откидывая со лба спутанные волосы.
Доли секунды потребовались Лукреции, чтобы оценить обстановку и принять решение. Она вскочила и бросилась к мужчине на шею.
– Я люблю тебя, Роджер, – воскликнула она и, царапая рот о жесткую щетину, поцеловала его в губы.
Шпага выскользнула из его руки и со звоном упала на каменный пол. Он прижал ее к себе и жадно вдохнул запах ее волос, ее кожи, ее треклятой нероли. Руки его сами собой стиснули ее тело – такое знакомое, такое забытое, такое прекрасное. Они снова стали одной плотью – два осколка разбитой чаши, той самой, в которую и по сей день так щедро льется вино Каны Галилейской.