JК
Последний римский трибун :: Бульвер-Литтон Эдвард Джордж
Страница: 469 из 516Жадный и безжалостный бандит, хищность которого наполнила разбойничьей добычей все углы Европы, Компания которого равнялась армии какого-нибудь короля, обширное, бесчестное и глубокое честолюбие которого он так хорошо знал, братья, которого более чем подозреваемые в измене, находились в его лагере, Вальтер де Монреаль был в Риме!
Сенатор оставался некоторое время в совершенном остолбенении от этой новой опасности, а затем сказал, сжав зубы:
– Дикий тигр, ты в логовище льва! – После паузы он продолжал: – Один неверный шаг, Вальтер де Монреаль, и все руки Великой Компании, покрытые кольчугами, не вырвут тебя из бездны! Но что мне делать? Возвратиться в Рим – тогда планы Монреаля не обнаружатся, против него не будет никакой улики. Под каким предлогом могу я снять осаду с честью? Оставить Палестрину – значит уступить баронам победу, оставить Адриана – унизить мое дело. А между тем отсутствие мое в Риме каждый час порождает измену и опасность. Пандульфо, Альборнос, Монреаль, все действуют против меня. Теперь мне нужен хитрый и верный шпион... А, хорошая мысль! Виллани! Эй, Анджело Виллани!
Виллани явился.
– Кажется, – сказал Риенцо, – я не раз слышал от тебя, что ты сирота?
– Да, синьор; старая августинская монахиня, которая воспитывала меня в малолетстве, часто говорила мне, что мои родители умерли. Оба они были благородные, но я – дитя стыда. Я об этом говорю часто и думаю постоянно для напоминания себе, что Анджело Виллани должен сам приобрести себе имя.
– Молодой человек, служи мне, как ты всегда служил, и тогда, если я буду жив, ты не будешь иметь надобности называть себя сиротой. Слушай! Я имею нужду в друге, сенатор Рима нуждается в друге, только в одном друге; праведное небо! Только в одном!
Анджело опустился на колено и поцеловал плащ своего господина.
– Скажи: в приверженце. Я слишком ничтожен для того, чтобы быть другом Риенцо.
– Слишком ничтожен? Полно! Нет ничего ничтожного перед Богом, кроме низкой души под высоким титулом. Я признаю только одно благородство, и природа подписывает грамоту на него.
Сенатор оставался некоторое время в совершенном остолбенении от этой новой опасности, а затем сказал, сжав зубы:
– Дикий тигр, ты в логовище льва! – После паузы он продолжал: – Один неверный шаг, Вальтер де Монреаль, и все руки Великой Компании, покрытые кольчугами, не вырвут тебя из бездны! Но что мне делать? Возвратиться в Рим – тогда планы Монреаля не обнаружатся, против него не будет никакой улики. Под каким предлогом могу я снять осаду с честью? Оставить Палестрину – значит уступить баронам победу, оставить Адриана – унизить мое дело. А между тем отсутствие мое в Риме каждый час порождает измену и опасность. Пандульфо, Альборнос, Монреаль, все действуют против меня. Теперь мне нужен хитрый и верный шпион... А, хорошая мысль! Виллани! Эй, Анджело Виллани!
Виллани явился.
– Кажется, – сказал Риенцо, – я не раз слышал от тебя, что ты сирота?
– Да, синьор; старая августинская монахиня, которая воспитывала меня в малолетстве, часто говорила мне, что мои родители умерли. Оба они были благородные, но я – дитя стыда. Я об этом говорю часто и думаю постоянно для напоминания себе, что Анджело Виллани должен сам приобрести себе имя.
– Молодой человек, служи мне, как ты всегда служил, и тогда, если я буду жив, ты не будешь иметь надобности называть себя сиротой. Слушай! Я имею нужду в друге, сенатор Рима нуждается в друге, только в одном друге; праведное небо! Только в одном!
Анджело опустился на колено и поцеловал плащ своего господина.
– Скажи: в приверженце. Я слишком ничтожен для того, чтобы быть другом Риенцо.
– Слишком ничтожен? Полно! Нет ничего ничтожного перед Богом, кроме низкой души под высоким титулом. Я признаю только одно благородство, и природа подписывает грамоту на него.