Страница:
44 из 61
Но обиды, нанесенной его собакам, он снести не мог и, выпрямившись во весь рост, горячо вступился за них:
— Как, монсеньер, клячи? Мои собаки клячи? Они, свалившие волка после бешеной погони, в которой пал ваш лучший конь? Мои собаки клячи?
— Да, Маркотт, я повторяю — сущие клячи, если могут упустить зверя после нескольких часов погони.
— Монсеньер, — едва сдерживаясь, возразил Маркотт, — монсеньер, скажите, что это моя вина, называйте меня дураком, скотиной, бездельником, негодяем и тупицей, говорите обо мне, о моей жене, о моих детях все что угодно — все это мне безразлично, но не браните меня как главного доезжачего, не оскорбляйте своих собак — прошу вас об этом во имя всех моих прошлых заслуг.
— Но чем же ты объяснишь их молчание, скажи мне? Как ты это объяснишь? Ну же, я слушаю тебя, я жду твоего ответа!
— Так же как и вы, монсеньер, я не могу объяснить их промаха, должно быть, проклятый олень взлетел на небо или провалился сквозь землю.
— Ну вот, — сказал сеньор Жан. — Значит, наш олень забился в нору, как заяц, или взлетел, как тетерев.
— Это только так говорится, монсеньер. Но здесь и впрямь есть какая-то чертовщина. Собаки потеряли след ни с того ни с сего, они не сбились с пути, они никуда не сворачивали — все это так же верно, как то, что сейчас день. Спросите у всех слуг, кто был рядом со мной. Теперь собаки молчат, растянувшись на брюхе, словно олени на лежке. Это неестественно.
— Так отстегай их, сынок, отлупи их хорошенько! — закричал барон.
|< Пред. 42 43 44 45 46 След. >|