Обойдя первый круг, синяя чаша вновь наполнилась вином, но теперь принц потребовал от сотрапезников, чтобы каждый из них взял в руки свои музыкальные инструменты и исполнил что-либо. После чего слуги внесли вызывающе красный монохорд шевалье Анро, старую-престарую цитру господина Этьена Шерри и светлую с золотыми украшениями и невиданными металлическими струнами трехструнную гитару самого принца.
При этом друзья Рюделя тут же начали умолять его сыграть и спеть первым, потому как, по их словам, целый день не слышать его божественного голоса и ангельских звуков его дорогой, сделанной английским мастером, гитары для них равносильно смерти.
Они так упрашивали принца, что Джауфре наконец сдался и, нежно рыгнув и отодвинувшись от полного объедков стола, заиграл и запел.
С первого же аккорда Пейре замер и опустил глаза, боясь чем-то выдать охватившие его чувства. Дело в том, что текст, который тщательно выпевал принц, был примитивен и настолько прост, что казался пошлым, вдобавок к этому, его манера игры была вообще ни на что не похожа.
Рюдель словно специально избегал тех мест, где можно было развернуться со всей широтой, свойственной его прекрасному инструменту. Он не поднимался и не опускался, его музыка казалась плоской и невыразительной, как тупое полено, из которого мастер только собирался выточить что-то интересное.
Пейре почувствовал, как лицо его заливает краска стыда. Украдкой он посмотрел на Шерри, и тот сделал ему знак молчать и слушать.